Община Святого Георгия

– Видишь? – обратился Концевич к Белозерскому, докуривая папиросу. – Переводит в Царскосельский. Сестре его отвалят за героическую гибель кормильца, будто мало он наворовал на должности. Бездетный дядя профессор заботами не оставит. А Огурцова Христа ради пойдёт. «На чём основывались вы, Дмитрий Петрович?!» – зло и точно изобразил он профессора.

Выбросив окурок и сплюнув под ноги, Концевич вернулся в клинику.

– Папироски не найдётся? – спросил у Белозерского молодой полицейский, которому не хотелось скоро возвращаться в управление. Александр Николаевич протянул полицейскому раскрытый портсигар. Тот аж присвистнул:

– Шикарная вещица! Кучу деньжищ стоит! Мне на такой не заработать! В доктора надо было идти! Впрочем, я столько не выучу! – он рассмеялся. Этот парень не завидовал. Он искренне восхищался. Белозерский поднёс ему огня. Полицейский с удовольствием затянулся.

– Надо же! Я-то думал, что наш Андрей Прокофьевич – скотина бесчувственная! А он, вишь, про игрушку девчонкину распорядился… – вдруг опомнившись, что разболтался с незнакомцем, явно из богатеев: – Только вы ему – ни-ни!

– Так вы ж хорошее о нём сказали! – улыбнулся Белозерский. – Да и не вожу я знакомств с полицмейстером, – он трижды поплевал через левое плечо.

Они вместе рассмеялись, как, бывает, смеются здоровые молодые люди, запросто, без причины, всего лишь от переполняющей их доброй энергии.

Ещё через несколько часов мучений схватки у Алёны Огурцовой сделались потужного характера. Надо отметить, что Александр Николаевич все эти часы провёл рядом с роженицей, даже покурить не выходил. И ничем более не тревожился: ни своим честолюбием, ни планами по завоеванию мира и княгини Данзайр. Да, именно в такой последовательности, поскольку завоевать Веру Игнатьевну он считал возможным только так: положив прежде завоёванный мир к её прекрасным ногам. Но сейчас для ординатора Белозерского не существовало никого, кроме роженицы Огурцовой.

Периодически заходившая Матрёна Ивановна исподтишка кидала на него одобрительные ласковые взгляды, сама на себя сердясь за них. Но, будучи человеком справедливым, не отдавать должное его акушерскому таланту она не могла. Как этот молодой барчук находил нужные слова, жесты, как он сумел в итоге сделать то, что не удалось бы сделать ей самой, а Матрёна числилась одной из самых грамотных и одарённых в бабичьем деле. Он проводил Алёну кругами ада умелей Вергилия, ведшего Данте.

И вот уже роженица лежит на спине, согнув ноги в коленях, взмокшая, обессиленная, но не бесчувственная, а настроенная на финальное сражение, грамотно ведомая Белозерским, будто подпитывавшаяся от него эманациями. Она не стесняется студентов. Не до того. Во всём свете для неё существует сейчас только голос врача. Матрёне в очередной раз осталось только подивиться, откуда в этом молодом человеке те интонации, на которые способна разве женщина.

– Подыши, милая, – тепло заговаривал он Алёну. И она вместо того, чтобы кричать, окончательно изматывая себя, послушно дышала, глядя ему в глаза. – Вот так, Алёнушка, вот так. Как начнётся – не голоси, – продолжал он заправской деревенской повитухой. – А вся туда уйди! Туда, родная, а не в щёки! Ни одна баба ещё через рот не родила!

О чудо! Изнемогшая роженица прыснула, и студенты стыдливо улыбнулись не бог весть какой шутке, но неожиданно уместной, приятной и успокаивающей.

– Помоги дитяти! Он тоже кричать хочет, да не может – работает! Вместе вам будет легче. Вдвоём-то грести всегда сподручней, если, конечно, не неумёхи на вёслах. А ты, Алёнушка, на воде выросла, какая же ты неумёха?! Покажи сыну пример!

Матрёна Ивановна сверкнула глазом и хотела съехидничать, как не раз уже ехидничала, когда молодой ординатор делал прогнозы. Но этот прохвост ни разу не ошибся с полом новорождённого! Будто насквозь видел, ведьмак! Ох, не зря он на Бабьи каши[8] родился! Невесёлая та ёлка для его отца была. Старшая сестра милосердия тряхнула головой. Отдавать должное врачу она была готова, но любить Сашку Белозерского?! Увольте!

Студенты изо всех сил пытались выглядеть опытными, но роды их, очевидно, пугали. Они очень напряглись, когда Александр Николаевич, всё время державший руку на животе роженицы, обратился к ней:

– Начинается, Алёна. Толкай его на меня изо всех сил! Он старается! Как любой человек, он жаждет жить!

Огурцова собрала всю волю в кулак и изо всех сил начала тужиться на чудовищную боль там, внизу, как учил её доктор. Только так можно было преодолеть её – не избегая, а идя на неё. Роды – действительно битва в некотором роде, как и всё в природе. Это тоже говорил этот замечательный доктор, немногим старше её, но каким он ей казался мудрым и опытным, будто отец, о котором она всю жизнь мечтала. Не просто хороший, но сильный. Не просто добрый, но поддержка и опора. Не просто образованный, но умеющий передать знание! Таким будет для их сына её обожаемый муж, Огурцов. Он выбросит из головы всю чушь, потому что когда у тебя есть ребёнок, то быть родителем – это прежде всего! Её Огурцов – чистый человек, они воспитают сына…