Община Святого Георгия

Эти мысли помогали ей в финальной волне чудовищной боли, на которую она смело пошла и…

– Поздравляю вас, мамаша! – торжественно возвестил Александр Николаевич, показывая ей… – Я же говорил: мальчик! Крепкий мальчишка, килограмма на три потянет! На конфигурацию головки внимания не обращай, это быстро пройдёт, это он старательно на свет двигался!

Алёна Огурцова не видела никакой таинственной конфигурации головки, о которой говорил врач, выкладывая ей на живот дитя, её дитя! Это он про смешную маленькую головушку, похожую на покрытый пухом мокрый огурец? Так всё правильно, Огурцов родился! Алёну накрыло такой волной пронзительной нежности, невероятного счастья, что она даже не заметила, что боль ушла. В этом мире просто не могло существовать боли и страдания! Разве все эти люди вокруг не радуются крику её дитяти, разве их не накрыло облаком, которым стали сама Алёна, её сын, их любовь…

Белозерский кивнул, улыбнулся, погладил Алёну по мокрой щеке – она плакала от счастья, как и положено.

– Да-да, это всегда так! Вон, смотри! – шепнул он Алёне, скосив глаза на старшую сестру милосердия. Разумеется, он знал, что суровая Матрёна Ивановна втихомолку утирает уголки глаз.

– Снова угадал, шельма! – проворчала она. – Мальчик! Радуйся! – обратилась Матрёна Ивановна к Огурцовой. – Всё им проще, чем девкам. Как ты уже сама почувствовала! Сынишку Сашкой назови. В честь доктора. Он у нас баловень судьбы, и рука лёгкая. Другие тебя тут кромсать собирались…

Белозерский признательно поклонился Матрёне Ивановне. Сам не ожидал от неё похвалы и признания. Чуть глаза на мокром месте не очутились. Пришлось срочно вспомнить, что он тут не просто с врачебной, а ещё и с педагогической миссией, и обратить внимание студентов на дитя, искавшее материнскую грудь:

– При узком тазе, господа студенты, между периодами раскрытия и изгнания добавляется ещё и период конфигурации, когда головка приспособляется к форме таза, формируется до известной степени. Задняя теменная кость заходит под переднюю. Самой верной тактикой является выжидательная, и лучше всего, когда в этот период, особо болезненный и болезненный продолжительно, с роженицей есть кто-то, способный успокоить её, провести сквозь мучения, именно поэтому повивальные бабки так часто читают молитвы, цель которых…

В этот момент отошёл послед, Матрёна Ивановна перерезала пуповину и, взяв плаценту с оболочками с белья, переместила её в таз. Вот тут-то и грохнулся на пол Астахов, мужественно державшийся из последних сил и успевший похвалить себя за то, что перенёс роды. Пусть и зажмурившись. Но вид кровавого осклизлого месива с синюшным канатом, оканчивавшимся разрезанными сосудами…

– Это что ж такое, господа?! – удивлённо посмотрел на студентов Белозерский. – Роды были самыми обыкновенными, период конфигурации не такая уж редкость. Что ж вы такие чувствительные!

Ася хлопотала у Астахова, поднося ему пробку от флакона с нашатырём.

– Ой, мой Огурцов, когда раздавленную колесом лягушку видит, кулём валится. Такой легкоранимый! – рассмеялась счастливая родильница. И тут же нахмурилась. – Неужели ещё не приходил?

– Вы адрес дайте, я сбегаю! – с поспешной готовностью отозвалась Ася. Ей более прочих было неловко находиться здесь, когда мужчина работает руками там, где… где Ася не могла представить ничего. Это было тем чудовищней, что Александр Николаевич казался ей таким возвышенным, таким эфирным… Мужские органы, гной, прочие части тел пациенток её не смущали, и она никак не связывала их напрямую с прекрасным ординатором Белозерским. Но при родах, ведомых им персонально, она присутствовала впервые, и это её поразило. Он стал для неё глубже, чувственней, крепче. Это её невероятно испугало. И это же стало причиной того, что её влечение к нему проявилось сильнее. Ей казалось – в том, что он делал, есть нечто порочное, и это порочное лишь крепче привязывало её к нему.

– Погодите бегать! Разрывы есть небольшие, необходимо ушить. Вам надо учиться, Анна Львовна!

– Успеет научиться! – вмешалась Матрёна Ивановна, увидав Асино состояние, которое она прочитала как невозможность ассистировать мужчине в такой женской области, в прямом смысле женской, анатомически и физиологически. – Беги уже!

Ася с огромным облегчением покинула палату, не в силах разобраться с тем огромным, что обрушилось на её девственное неразвитое восприятие.

Из парадной, где квартировала чета Огурцовых, выскочил встревоженный дворник, пересёк двор и выбежал в арку. Развешивающая бельё баба даже не оглянулась. Было понятно, что побежал за городовым. Или кто-то кого-то зарезал по пьянке, или так – и ножа не понадобилось – спился до смерти, такая уж тут публика. И точно, вскоре дворник вернулся с городовым. У городового лик был привычно сурово-обречённым, а дворник что-то торопливо и встревоженно рассказывал, чрезмерно жестикулируя. Типичная картинка.

В тёмном коридорчике убогой квартирки Огурцовых городовой обо что-то споткнулся, чертыхнулся, а дворник завершал своё повествование:

– Гляжу – дверь не заперта. Толкнул…