Община Святого Георгия

– Ладно тебе, в переделках и пострашнее бывали. И вместе, и порознь. Вон и Сашка наш, оказывается, тайные вылазки в стан кухарки осуществлял! Ну! За боевое товарищество!

Все трое чокнулись, женщины опрокинули.

– Лариса Алексеевна меня от панели спасла, Александр Николаевич. Так что да, мы знакомы.

У Белозерского водка не в то горло пошла. От неожиданности. Он поперхнулся, закашлялся, из глаз брызнули слёзы. Лариса, делая Вере укоризненное лицо и едва сдерживая смех, похлопала молодого красавца по спине, и он довольно скоро пришёл в себя.

– Это не потому, что я водку пить не умею! Я умею!

– Мы поняли. Это от неожиданности. Я же люблю эффектные выходы, Александр Николаевич. Ваш папа быстрее догадался, и с ним теперь неинтересно проделывать эдакий кунштюк. А с вами каждый раз прекомично.

Глаза у Веры смеялись, хотя говорила она очень серьёзным тоном.

– Верка, рубашку переодень! Рукав весь в кровище! – опомнилась Лариса Алексеевна.

– Дай, если в арсенале имеется, переодену. Я к старой подруге в гости шла, с букетом и приветом. Не ожидала, что для меня стол накроют от всех щедрот сразу головкой, туловом и мелкими частями плода, причём с приоритетным правом самоличной разделки туши.

– Я бы и сам справился!

– Ой, заткнись! – отмахнулась княгиня. Впрочем, как-то совсем и необидно.

Лариса Алексеевна распорядилась послать Вере за рубашкой, княгиня переоблачилась. Затем сварила кофе, и сейчас все трое чинно распивали горячий ароматный напиток в гостиной, являя собой олицетворение пристойного зажиточного быта. Кабы не то, что делали они это в публичном доме, с видом на диванчик, на котором потихоньку приходила в сознание несчастная опустившаяся девка, перенесшая операцию, за которую и ей, и исполнителям грозили серьёзнейшие уголовные наказания.

Александр Николаевич вдруг почувствовал гражданский зуд. То есть причиной вспышки являлась жалость к этой конкретной и тьме других обездоленных женщин, но симптоматически это проявилось в форме нелепейшего гражданского зуда. Он заговорил с состраданием, с ужасом понимая, что помимо воли в его тоне густо ощущается барское презрение, недостойное как минимум хорошо воспитанного человека.

– В какое скотское положение у нас поставлена женщина!

Это вылетело первым. Вера незаметно подмигнула Ларисе.

– Безусловно, Александр Николаевич!

Она была так серьёзна и проникновенна, что вместо того, чтобы насторожиться, он окрылился и его понесло.

– Каким чудовищем надо быть, чтобы жестоко избить женщину на сносях! Чтобы заставлять отдаваться её другим за дурман!

– В чём же вы видите истоки такового чудовищного скотства, друг мой? – спросила Вера.

Хотя он внимал её интонациям, но ни грана подвоха не учуял. Потому продолжил в лучших традициях той самой лимфатической русской интеллигенции, которая прежде всего про «Кто виноват?»[10] месит, через семнадцать лет призадумается «Что делать?»[11], и все призадумки в слова ни о чём смесит. И так уже который век!

– Как же в чём?! – воскликнул Саша Белозерский, вскочил с кресла и стал нервически прохаживаться по гостиной. – Как же в чём, Вера Игнатьевна?! Вы, умнейшая женщина современности, не понимаете элементарного! Истоки оного скотства, безусловно, в среде, породившей этих несчастных!

– Какая же среда их породила?

Лариса Алексеевна лишь головой качала, глядя, как неразумный отрок сам в западню лезет. Белозерский, расхаживая, стал загибать пальцы, менторски вещая:

– Нищета – раз! Полное отсутствие образования – два! Те обстоятельства, которые гонят их торговать телом…

Вера вклинилась, органично вписавшись в его интонации:

– …И те господа, которые это тело покупают!

– Именно! – торжествующе изрёк молодой дурак.

И будто со стеной с разбегу столкнулся. Тут же стал цвета варёной свёклы. Стряхнул ладонь, сбрасывая счёт. Растерянно глянул на Лару – та беззвучно смеялась, не в силах более сдерживаться. На Веру боялся смотреть. Стало как-то неловко двигаться, дышать, существовать в целом. Если бы можно было застрелиться из воображаемого револьвера, он бы уже лежал на полу с дыркой в бестолковой головушке. Княгиня никак не помогала ему. Напротив, выждав нужную паузу, она спросила довольно ехидно:

– Вероятно, и с Ларисой Алексеевной вы, господин Белозерский, свели знакомство, когда обстоятельства погнали вас торговать телом?

– У меня без содомии! – утирая слёзы, выступившие от смеха, произнесла хозяйка публичного дома.

– Или же вы познакомились с великолепной Ларисой Алексеевной, тела приобретая? Раз уж имеется такая услуга. Да и заведение фешенебельное, ничего не скажешь!

Вера встала, подошла к нему вплотную, взяла за подбородок и посмотрела ему в глаза. Кровь бросилась к его вискам, в голове зашумел прибой. Он захотел умереть пуще прежнего, стал лепетать сбивчиво, понимая, что всё это не аргументы. Аргументов здесь быть не может, только покаяние, но, похоже, от него ждут не покаяния, а разумения. А разумение и детский лепет – категории несовместимые.