Община Святого Георгия

– Конечно, мой дорогой! – резюмировала Вера, спокойная, как море в штиль. Она старалась не расхохотаться. Это очень забавно, когда молодой мужчина пытается не заплакать из-за пустяка, а всё ещё молодая женщина, гораздо более зрелая, старается не осмеять то, что молодому мужчине пустяком не кажется.

Она взяла его под руку, и они продолжили променад. Саше пришлось открыть глаза.

– И уже давно, Саша. Иначе как бы я могла получить образование в Швейцарии? Не выйди я замуж, как я могла получить свободу?!

Она саркастично усмехнулась эдакому парадоксу. Действительно, очень странно. Чтобы стать свободной, надо выйти замуж.

– За кем же? – ревниво поинтересовался юнец.

– По всем вероятностям, за князем Данзайр.

– Почему вы постоянно надо мной смеётесь?

– Потому что вы постоянно меня смешите, более нипочему. Ну ладно, ладно! – она поцеловала его в щёку, и он тут же передумал дуться и постарался не взлететь. И чтобы не разулыбаться, ещё больше нахмурился. – За хорошим добрым другом. Князь Данзайр большую часть времени проводит за границей. Да и будучи в России, не принуждает меня к совместному пребыванию и отбытию супружеского долга. Если ваше горячее юное мужское сердце и прочие молодые органы беспокоит именно это обстоятельство. Но почему это вас так взволновало, Саша? Неужто вы решили мне предложение делать? Зачем? Переспать с вами я могу и будучи замужем. Я займусь с вами тем, чем вы грезите, с огромным удовольствием. И платить вам за это не придётся.

Он в гневе отшатнулся от неё и уставился с ужасом. Она смотрела на него прямо и открыто.

– Чего вы на меня так уставились, господин Белозерский? Это что? В потоке восхищения я замечаю нотку… – она пристальней глянула ему в глаза, – будто бы гадливости, разрази меня гром!

Белозерский аж рот открыл, такой откровенности он не ожидал. Таковая откровенность считалась куда более неприличной, нежели публичный дом, в конце концов мужчины при женщинах не говорят о публичных домах. При женщинах своего круга, а княгиня Данзайр была кругом повыше, чем сын пусть богатейшего, но всего лишь купца.

Вера ухмыльнулась, перешла на ты, добавив ироничной развязности:

– Ну ты и болван! Что ж тебя так напугало? Иконы – отдельно, мясо – отдельно? Ладно. Можешь заплатить. Хоть иконой для тебя быть перестану! Бери меня под руку, на нас уже оглядываются, – он подчинился, и они снова зашагали неспешно. – Понимаешь, что тебе мешает совершить какой-нибудь эдакий прорыв, о котором ты мечтаешь? И не ври мне, я тебя насквозь вижу! Грезишь больше, чем обо мне! Хотя вот, пожалуйста, я предлагаю тебе себя. И ты в ужасе. Так вот, прорыв тебе мешает осуществить отсутствие навыка сосредоточения, когда никто и ничто не может отвлечь от выполнения текущей задачи. Разве смерть в результате прямого попадания снаряда. И ещё неразвитость системного мышления, нехватка методологического подхода. Я – не икона.

Стеша – не мясо. И я, и она – женщины. Такие же, какой была Мария, родившая предвечного младенца… Подумайте над этим, Александр Николаевич, если раньше не давали себе такого труда. Мне пора. До скорого!

Она поцеловала его в губы и пошла широко и стремительно, ни разу не оглянувшись, а он минут пять не мог двинуться с места. И чувства терзали его самые противоречивые, а на мыслях сосредоточиться он не мог. Как и было сказано.

Глава XVI

Ася не могла сосредоточиться на работе. Она регулярно выходила на задний двор, чтобы поплакать. Фельдшер Кравченко вышел за ней, он был крайне обеспокоен её состоянием. Увидав его, она бросилась к нему на грудь и разрыдалась.

– Как же мы скажем Огурцовой, что её муж цианидом отравился?

Ах, если бы Владимир Сергеевич только мог отгородить её от всех бед и треволнений, от жестокости этого мира! Сейчас он мог только обнять её, но Ася не чувствовала, что стоит за этими объятиями, что таких объятий женщины ищут всю жизнь и редко когда находят. Ася упивалась горем, признаться честно, горем чужим. Эта черта не нравилась Владимиру Сергеевичу, но он относил её по разряду всеобщего женского, числил по ведомству неизбежного зла определённой половой принадлежности, вроде ежемесячных кровотечений, которые не есть зло, но лишь часть природы, природы разумной. С иными женщинами, даже самыми прекрасными, иногда стоит вести себя, как с детьми или со щенками. Любя, не попустительствовать. Потому он решительно отстранил её от себя, как бы ему ни хотелось, чтобы она подольше прижималась к нему. И сказал без жалости, строго и холодно:

– Мы и скажем, Анна Львовна! Мы, а не вы. Это не вашего ума дело – про такое говорить. Для этого доктора есть и руководитель клиники. Более опытные люди. Успокойтесь, Ася! – продолжил он уже ласково, глядя в её перепуганные глаза совсем ещё девочки. – Вы не пропустите всех и вся через душу, вы просто сгорите. На службе надо служить, а не гореть, моя драгоценная Анна Львовна! Давайте промокнём слёзы. Не трите лицо, иначе у вас нос покраснеет.