Испытав огромное облегчение и горячую благодарность к статному старику, Денисова сгруппировалась, скрывшись наконец от этого жестокого мужского мира. Хохлов выслушал лёгкие. Правое вызвало его горячий интерес. Он несколько раз сравнил его с левым. И будто бы совсем забыл обо всяких этиках и моралях, сосредоточившись на интересной клинической задаче. Завершив аускультацию, он довольно бесцеремонно, но исключительно профессионально и быстро осмотрел и ощупал пациентку, ища подтверждения своей догадке. Сопереживающий дедуля отошёл на зады, на передний план выступил врач и учитель.
– На чём основан ваш диагноз, Дмитрий Петрович?
Концевич был уверен в себе, случай действительно очевиднейший, он отвечал профессору спокойно, обращаясь в основном к студентам:
– Тотальные влажные хрипы.
– Они есть! – подтвердил профессор. – Я бы не сказал: тотально. Послушайте внимательно! – он вернул Астахову его фонендоскоп, кивнув на обнажённую спину Денисовой.
Студент, уже поборовший так внезапно и глупо вылезшую чувственную неловкость, внимательно выслушал лёгкие в тех же точках, где выслушал профессор.
– Слышите?
Астахов кивнул.
– Теперь вы, Дмитрий Петрович! – не помешает исключительно в педагогических целях при студентах укорить равнодушного молодчика за его невнимательность. – Уделите особое внимание средней и нижней долям правого лёгкого.
Концевич послушно аускультировал в соответствии с полученными указаниями. По завершении Хохлов посмотрел на него вопросительно.
– Средняя и нижняя доли правого лёгкого молчат. Я халатно упустил это обстоятельство. Видимо, множественные хрипы наложились, создавая фон. Это не извиняет меня…
Профессор жестом остановил его. Казнить ординатора при студентах он не собирался. Тем более, у Концевича достало мужества публично признать свою невнимательность.
– Пневмония есть, Дмитрий Петрович. Это вы верно поставили. Но пневмония есть как сопутствующее заболевание, присоединившееся днями. Имеется застарелый процесс.
Профессор обвёл вопрошающим взглядом подопечных.
– Возможно предположить туберкулёз, – осторожно заметил Астахов.
– Возможно. Каверны и гуммы дают схожую аускультативную картину. Но врач, господа, обязан уметь объединять услышанное с увиденным, мыслить системно, методологически! Особенно когда сама природа облегчает постановку диагноза.
Профессор указал на едва заметные узелки на спине Денисовой.
– Как вы могли не заметить эти бугорки, господа?! – Хохлов укоризненно оглядел студентов, намеренно игнорируя Концевича, хотя понятно кому здесь предназначался особый позор. – Бугорки свидетельствуют о весьма запущенном процессе, которому несколько лет.
– У пациентки третичный сифилис! – радостно воскликнул Астахов. – И потому уже – сифилис лёгких! – он никак не мог унять торжество от того, что догадался, что поставил диагноз. Наступившая гробовая тишина не могла остановить его в эйфории ощущения себя мыслящим системно. – А крупозная пневмония – так! – он легко махнул ладошкой.
Денисова, ахнув, обернулась и впилась взглядом в Хохлова как в единственную надежду. Он почувствовал себя чудовищно виноватым перед нею – надо было с этими идиотами обсуждать не в палате. Астахова он ещё выпорет. Не знает как, но непременно выпорет. Заставит ухаживать за сифилитиками несколько месяцев кряду со всеми функциями младшей сестры милосердия, авось поумнеет!
– Таня, милая, одевайтесь! – дружески обратился он к Денисовой. – Это всего лишь наше предположение. Вас необходимо детально осмотреть…
Её снова бросило в краску. Казалось бы, ей подписали смертный приговор, а она краснеет оттого, что придётся ещё раз раздеться, пусть уже и ниже пояса.
– Таня, мы поручим это Матрёне Ивановне! – Хохлов мотнул головой в направлении ширмы. – Когда мы уйдём, а она освободится. Татьяна, скажите нам, вы… вы замужем?
Понятно, Денисова не была замужем, но это единственная корректная формулировка, пришедшая в голову профессору. Он, разумеется, хотел знать, имела ли она дело с мужчинами в самом прямом смысле.
Денисова, уже одевшаяся, отрицательно помотала головой.
– Это для нас неважно, это… Но нам надо осмотреть вашего… сожителя.
– Нет у меня мужчины! – с отчаянием выкрикнула несчастная девушка. – Нет, и не было! И никогда не будет! Я ненавижу мужчин!
Единственное мудрое решение, пришедшее сейчас Хохлову, было верное. Он беспомощно проблеял:
– Матрёна! Матрё-о-о-на Ивановна, подите сюда!
Из-за ширмы вылетел разгневанный ангел, давно ожидавший, когда его призовут эти бессовестные, бездумные, беспомощные и бескрылые существа – мужчины! Налетев прежде всего на Хохлова, она шепнула ему:
– Эти – ладно! Но вы-то, вы-то, старый дурак! Уходите немедленно и этих с собой забирайте!
Профессор на крейсерском ходу нёсся к своему кабинету, и ватага следовала за ним. Раскрыв двери и всех пропустив вперёд, он снова так грохнул, что Кравченко, творящий расчёты, накинул в графу «штукатуры» ещё сумму.