Община Святого Георгия

– Это я оставила столик… Это я… я убила её!

Студенты мимо воли отшатнулись от Аси, пришедшей в себя.

– Ясно! – коротко проговорил профессор.

– Кровь тёплая… Кровь тёплая… – шептал Белозерский. – Она живая! – взревел он и вырвался от Владимира Сергеевича.

Фельдшер и студенты оттаскивали его от трупа в полнейшей тишине.

Профессор, не шелохнувшись, всё так же сидел на корточках и смотрел в пол.

Ася с бессмысленной надеждой не отрывала взгляда от перемазанного кровью Александра Николаевича, исступлённо старавшегося вернуть в тело Денисовой покинувшую его жизнь.

Казалось, мир остановился, зачарованный восковыми фигурами своих подопечных.

За ширмой требовательно заревел младенец.

Мир вздрогнул. И в следующий миг привычно наполнился движущимися картинками реальности.

Через четверть часа Белозерский, умытый и переодетый в чистое, сидел в кабинете профессора. Хохлов был мрачен и спокоен. Таковой настрой ранее бы перепугал ученика, но сейчас молодой ординатор пребывал в прострации.

– Вы самовольно покинули клинику, господин Белозерский, хотя курируемая вами родильница в раннем послеродовом периоде после весьма непростого родоразрешения. Да ещё и… Но раз уж вы вернулись, извольте пойти и сообщить ей о смерти мужа.

Белозерский посмотрел на профессора, силясь понять, о чём он говорит. Александр Николаевич был оглушён, всё доходило как через толщу. Пока смерть была параграфом учебника, частью обучения в клинике – она была абстрактной, чужой. Событием, которое не ты привёл, не ты передал полномочия распоряжаться человеком, мгновение прежде наделённым душой… Саша не мог осмыслить и, следовательно, принять.

– Смерть, смерть и смерть! Неотъемлемая часть. Жизни обыденной. И жизни профессиональной. Профессионально противостоять! Профессионально понимать и принимать! И профессионально извещать о смерти! Только не перепутай себя с архангелом Гавриилом! Вы, молодой человек, не вестник смерти! Вы всего лишь обязаны уметь преподнести факт! Обязаны! Учитесь этому.

– Алексей Фёдорович, я не смог её спасти!

– Никто бы не смог! Теперь идите, делайте свою работу. Если вам нужно время для бесплодного самобичевания – вы не то ремесло выбрали. Или трудитесь, или уходите! Потому что дальше, Саша, будет хуже.

Белозерский поднялся. Неизбывная горечь, мелькнувшая в его глазах, заставила профессора мысленно отмахнуться от собственных чувств. «Нет, это ещё не становление профессионала, – думал он, провожая взглядом ссутулившуюся спину ученика, постаревшего вмиг, казалось, лет на десять. – Чувство вины и ощущение немощности – лишь этапы на этом пути. Важные этапы. Необходимые».

Подойдя к палате, где всего полчаса назад он пытался… Нет. Александр Николаевич заставил себя не думать об этом. Сейчас стояла другая задача. Собравшись с духом, оправив халат, и без того безупречно сидящий на нём, он толкнул дверь…

Всё уже было прибрано и отмыто. Так это бывает в клиниках, рутинная метода. Ходячие пациенты, любившие перекурить на заднем дворе за-ради поболтать с Иваном Ильичом, удивительно умевшим врачевать простые души, частенько интересовались у него: как он думает, чего будет после смерти-то? «Чего-чего! Постелю твою перестелют и нового покладут, вот чего!» Эта грубоватая с виду констатация имела колоссальный терапевтический эффект, что частенько подтверждалось понимающим смешком, а то и вовсе хохотом. Глава клиники, профессор Хохлов, хотя формально и не одобрял эти сборища вокруг госпитального извозчика, но от души старался изыскать средства и премировать Ивана Ильича, справедливо полагая его добрым духом клиники «Община Св. Георгия». Природный крестьянин Иван Ильич нашёл бы нужные слова, чтобы сообщить Алёне Огурцовой о смерти супруга. Но этому должен научиться врач Александр Николаевич Белозерский.

Саша прошёл за ширму. Младенца не было, Матрёна Ивановна унесла его на обработку культи пуповины. Огурцова лежала на кровати, бледная, смертельно перепуганная, неосознанно чувствуя вину. Как любой добрый человек, не сумевший предотвратить, помешать. Возможно, будь она смелее и проворней, сумела бы отобрать у девушки инструмент. Или быстрее позвать подмогу. Но она не смогла. Это угнетало её.

– Алёна…

Белозерский не мог подобрать слов и понял, что и не сможет их подобрать. Здесь требовались не слова, что-то другое. Он никак не мог обнаружить в себе это жизненно важное другое. Чувствовал, знал, что оно в нём есть, но никак не мог извлечь, как бывает, если неправильно наложить бранши акушерских щипцов на головку плода. Тогда следует их разъять, вынуть и наложить заново.

– Как вы себя чувствуете?

Алёна повела головой. То, что она себя всё-таки чувствовала, создавало пропасть между нею и той девочкой, которая уже ничего не чувствует. Алёна не могла осознать эту пропасть. Это есть то, что отделяет живых от мёртвых? Это действительно пропасть или это крошечный шажок?

– Я чувствую… слабость! – выдавила родильница, исключительно потому что доктор задал вопрос.