Община Святого Георгия

– Не хотите ли выпить, Николай Александрович? Присаживайтесь. Что вы всё прохаживаетесь?

– Да? О, простите! Задумался. Я когда задумываюсь…

– Более никого и ничего вокруг не существует, и любое помещение становится интернированной сущностью вашего сознания. Известное мне состояние, не конфузьтесь! Так что насчёт выпить?

Белозерский присел к столу.

В гостиную на культях вошёл Георгий с подносом. На подносе стояли посуда и приборы, положенные к чаепитию. Георгий медленно продвигался к столу под холодным взглядом Веры. Николай Александрович, человек неподготовленный, к тому же невероятно сострадательный, немедленно подскочил.

– Позвольте, я вам помогу, Георгий Романович!

– Не смейте, господин Белозерский! – резко и отрывисто скомандовала Вера.

Николай Александрович немедленно осел, безотчётно подчинившись её властному тону. Он сам командовал огромным производством и не склонен был подчиняться. Но эта женщина умела так устроить, что мысли о неподчинении не возникало. Опомнившись, он всё-таки стал сверлить княгиню взглядом, семафорящим: «Что ты творишь?!» Но она не смотрела на купца, она сосредоточила взгляд на инвалиде, мучительно бредущем на культях с непосильной – это выглядело именно так – ношей. Смотрела надменно, без малейшего сочувствия.

Георгий добрался до стола. Водрузил поднос на стул. Взобрался на соседний. Поставил поднос на стол. Водрузил чайник. Сервировал, подпихивая чашки с блюдцами туда, куда рукой не мог дотянуться. Всё это в напряжённой тишине. Причём напряжение создавал Николай Александрович. У Георгия на лице застыла маска. Не то страдания, не то презрения. Вспотел он, впрочем, нешуточно. Завершив первый акт, достал тряпицу и утёр ею пот. Затем проделал всё в обратной последовательности и покинул гостиную.

Вера взяла стул, приставила его к буфету, достала с верхотуры ключ, открыла буфет, взяла бутылку коньяка и разлила две приличных порции по бокалам. Наблюдая её странные упражнения, Николай Александрович выдавил укоризненно:

– Вера Игнатьевна! Что ж вы… он же калека…

– Вы бы, само собой, предпочли сорить деньгами. Вот в кого такие манеры у вашего очаровательного сынишки!

Она преподнесла бокал Белозерскому, отсалютовала ему и сделала щедрый глоток.

– В смысле?! – Николай Александрович отхлебнул не менее щедро, он как-то совсем выронил своего очаровательного сынишку из контекста.

Вера села за стол, достала портсигар, Белозерский сделал движение встать и поухаживать, но она удивительно свойским жестом велела ему оставаться на месте и прикурила сама. Глубоко затянулась, выдохнула и только после этого заговорила.

– Неужто вы думаете, что мне тяжело подать чай собственноручно и что я получаю удовольствие, измываясь над увечным?

– О, нет, Вера Игнатьевна, я ничего не думаю…

– Мимика вас выдаёт, Николай Александрович. Вы не картёжник.

– Нет, не картёжник. Предпочитаю, само собой, не сорить деньгами, – шутливо отбил он подачу княгини и достал портсигар, пытаясь скрыть неловкость. – Вы позволите?

Вера красноречиво покосилась на свою сигарету.

– Вы осведомлены, Николай Александрович, что дамам в обществе курить неприлично?

Конечно, он был осведомлён. Равно как и о том, что дамы, даже самые великосветские, к примеру могущественная обер-гофмейстерина Мария Михайловна Голицына, – курят. Курила и сама императрица Александра Фёдоровна.

– Породистый сухарь Голицына обожает свои толстые папиросы, но этикет для неё превыше всего. Забавный случай был во время высочайшего посещения Киева. Дамское общество расположилось на палубе, напротив государыни сидела светлейшая княгиня Лопухина-Демидова, вздумала она раскурить папироску, тут и государыня расслабилась, достала портсигар. Обер-гофмейстерина подходит к Лопухиной, вынимает у неё изо рта папироску и швыряет за борт, и чеканит своим специфическим голосом: «Милый друг, ты забываешь, что курить в присутствии Её Величества нельзя!» Уж насколько Лопухина-Демидова вспыльчива и самолюбива, но сказать что-то Голицыной?! И государыня застыла, не зная, куда девать портсигар. Мария Михайловна оглядела обеих и ласково так, как ножницы по металлу, проскрежетала: «Я сама курю, как капрал… но нам, постаревшим при Дворе вельможам, надо пример подавать вам, молодым, слишком склонным к вольностям!»

– О, да! Имел я честь быть представленным Марии Михайловне! – оживился Белозерский-старший, обрадовавшись, что неловкая тема вроде как осталась позади. – При императрице не так страшно!

– На самом деле она не так свирепа, как кажется. Добрейшей души человек. Со временем Александра Фёдоровна разобралась и стала устраивать обер-гофмейстерине розыгрыши. Народ наш полагает, что государыня суха, высокомерна и совершенно лишена чувства юмора. Это не так. Она просто-напросто до крайности стеснительна. Очень долго привыкает к людям. Зато если проникается – то навсегда. Она сказала мне однажды: «Если друг, то друг навсегда, это моё правило». И я не знаю другого человека, который был бы настолько предан своим друзьям.

– Именно поэтому вы и не просите её о помощи?