Община Святого Георгия

– Какое знание предмета, Николай Александрович! Безусловно, в заведениях столь высокого… пошиба есть штатные врачи. Да вот ситуация была внештатная. К счастью и для этой девки, и для вашего сына, я оказалась там. Но шла я туда не как врач, а как старая подруга хозяйки заведения.

Николай Александрович теперь подавился чаем, который, наконец, решил испить.

Спустя час графин с коньяком изрядно опустел, атмосфера за столом царила самая дружеская. Курили, не церемонясь, и Николай Александрович смотрел на Веру с глубоким чувством, более всего походившим на отцовское.

– Вот, собственно, и вся история моего знакомства с Ларисой Алексеевной. Не знаю, зачем я вам это рассказала. Что вы теперь обо мне будете думать? Впрочем, не всё ли равно, – она замолчала на мгновение. – Лукавлю, Николай Александрович. Мне не всё равно, что вы будете обо мне думать.

– Знаю, Вера Игнатьевна, – удивительно открыто, проникновенно, по-свойски, как это бывает между родными и любимыми, сказал купец Белозерский. – Вы удивительная женщина, княгиня. Вы глубже и добрее, чем хотите показать…

Он оборвался, вроде удержав негодное слово. Вера подхватила, улыбнувшись:

– …эпатажем? Да, грешна. А глубже и добрее как раз Лариса Алексеевна. И множество подобных ей женщин, возможно не так хорошо живущих. Но живёт она нехорошо. Она живёт всего лишь небедно. Но Лара живёт очень нехорошо, знает это, мучается этим. У неё есть совесть. Просто она приняла то, что никак не могу принять я.

– Что же?

– Мудрость отличить одно от другого, мой дорогой друг.

– Я вряд ли ошибусь, если позволю заметить: вы, Вера Игнатьевна, действуете в парадигме мужества изменять то, что можете изменить. Или считаете, что можете изменить.

Вера пожала плечами.

– Я просто такая, какая есть.

Николай Александрович хотел сказать проникновенную речь, но в гостиную вошёл Георгий. Он пристегнул ненавистные протезы, под мышками у него были костыли. Он скрипел зубами, пиная перед собой свою тележку. Вера Игнатьевна и Николай Александрович застыли от неожиданности. Было видно, что это упражнение доставляет инвалиду чудовищную муку. По нему градом катился пот, он был белее полотна. Добравшись до стола, он перенёс на один костыль весь вес своего тела, освободившейся рукой собрал чайные приборы со стола и умудрился опустить их на тележку. После чего, насквозь взмокший, он с большим достоинством, чем-то напомнив Белозерскому его Василия Андреевича, поинтересовался:

– Ещё чайку?

– Нет, спасибо, Георгий Романович, – ответила княгиня.

Когда Георгий покинул гостиную, Николай Александрович восхищённо резюмировал, в восторге не отметив, что перешёл на ты:

– Сработала твоя метода, а?! Взяла ты его на профессиональночеловеческую гордость!

– Ура! Если сам стал и сам преодолел, то дальше легче пойдёт! Я первый раз слышу такое определение – профессионально-человеческая гордость, и до чего же оно верное! Спасибо!

Вера вскочила, подбежала к Николаю Александровичу, обняла его за шею и поцеловала в щёку. Как счастливая девчонка – отца, когда тот искренне и заслуженно похвалит дочь.

Ещё полчаса спустя Вера провожала своего гостя.

Стоя у двери, оба испытывали странную неловкость. Ни один не смог бы разъяснить, в чём она. Николай Александрович поцеловал княгине руку.

– Вера Игнатьевна, в любое время… Двери моего дома… Я это уже говорил! Старый дурак, повторяюсь, да.

Он всё не выпускал её руку, и это уже выходило за рамки этикета. Пауза затягивалась. Вдруг он хлопнул себя по лбу свободной рукой:

– Вера! Я ж чего приходил-то! Вера Игнатьевна, ну не делай ты из Хохлова провинившегося мальчишку, бога ради! Он не заслужил. Он твой учитель, твой друг. Он вынужден лавировать…

Вера покраснела, запыхтела, попыталась высвободить ладонь из захвата старшего Белозерского.

– Ты сильна, но и я здоров! Вера Игнатьевна, две силы потенцируются единством. Иначе эти две равные силы бесполезны и превращаются в противоборствующих баранов на мосту.

Он выпустил её ладонь, неожиданно для Веры, и она чуть не отлетела к стене и рассмеялась.

– Княгиня, пообещайте завтра же зайти к Алексею Фёдоровичу!

Чуть помедлив, она кивнула:

– Ладно. Только у меня к вам тоже просьба. Я тут помимо калеки ещё и беспризорником обзавелась. Егором. Отца нет, мать зарезали. Мальчишке нужна работа, а я сейчас ему ничего не могу предоставить. Спит-то он у меня, а так-то жизнь его не изменилась.

– Сколько лет?

– Тринадцать.

– Пришли завтра к Василию Андреевичу с запиской. В карамельный цех пристрою. Жильё дам и стол. У меня с этим строго.

Ещё раз поцеловав ей руку, поклонившись и надев шляпу, он, наконец, вышел.