Вера, закрыв за ним двери, миг-другой постояла, должно быть в размышлении, а затем неожиданно откинулась к стене, сползла обессиленно на корточки и расплакалась. Георгий выглянул из кухни в коридор и тут же скрылся. Её высокоблагородие не из тех, кто желает свидетелей в минуту слабости. А мужик-то приходил сильный. Такой сильный, что с бабы вмиг броня слетает. Выбивает из колеи и баб, и воительниц – а её высокоблагородие как раз из этого племени, что не верят ни в чью силу, кроме собственной. Ни во что не верят. Потому любое подтверждение, что верить стоит, на некоторое время лишает их сил.
Но вот она уже окликнула его:
– Надеюсь, не снял протезы ещё? Отправляемся на вечерний променад!
Быстро, однако, в себя пришла! Зараза!
Глава XIX
Клиника никогда не спит. Если ты её часть – и ты никогда не спишь. Дремлешь урывками, падаешь без сил, где они покинули тебя – а покинут они тебя не раньше, чем дело сделано: клиника не то место, где можно прервать, не завершив, отставить на потом. Клиника – это образ жизни, и выбирая клиническую медицину, ты выбираешь не профессию, но путь.
Третий курс – первые шаги по этому пути. Не самостоятельные, о нет! Ознакомительные. Не столько обучающие, сколько помогающие понять, твой ли это путь.
Молодые ординаторы жили в клинике и жили клиникой, студиозусы ещё только присматривались к её устройству, с перепугу пытаясь казаться опытными, презирающими условности. Но иным ничем не удавалось скрыть чрезмерную чувствительность. Клиника не терпит чувствительных. Клиника благосклонна к чувственным. Клиника – сложнейший организм, и троим молодым людям, курившим на крыльце заднего двора университетской клиники «Община Св. Георгия», сегодня предстояло познать ещё один аспект её жизнедеятельности, который они прежде наблюдали в аудитории и даже выполняли самостоятельно на окоченевших безликих телах, с коими не имели никаких контактов, пока они ещё были живыми людьми, наделёнными душой и духом. Сегодня им предстояло вскрыть тело Татьяны Денисовой, а не просто безымянное скопление анатомических структур и топографических образований.
У Астахова папироска ходуном ходила в трясущихся руках. Нилов изо всех сил сохранял видимость спокойствия. Порудоминский в характерной для него манере записного циника постарался разбавить гнетущую атмосферу житейским анекдотом:
– Добрый мой приятель, Павел Иванович, тремя годами старше нас курс окончил, женился недавно. Супруга на недосиженного утёнка похожа, ей-богу! – он мрачно заскрипел, что подразумевало смех. – Я ему: «Не понимаю, как тебя угораздило жениться!» Отвечает: «Позвали меня к соседке, ещё девице. Жалуется на левое лёгкое. Попросил снять корсет. Только ухо приложил – мамахен девицы входит. Увидала – бац в обморок. Привели её в чувство, она и говорит: “Что ж делать? Я согласна…”» И за визит не заплатили!
– Это ты к чему?! – поинтересовался Нилов.
– К тому, что мы в клинике под защитой хотя бы от срамящихся девиц и их мамахенов. А как выйдем в практику – ни от чего не застрахованы. Столько канители слабый пол разводит вокруг своих прелестей. Потом нажрут фигуру, в три дня на тройке не объедешь. Оно если и сразу на недосиженного утёнка было похоже…
– Денисова очень красивая девочка была! – воскликнул Астахов и всхлипнул.
Все трое помолчали. Все трое скорбели по случившемуся. Переживали по-разному.
– На первых курсах теории всё вокруг становилось ясным. В клинике начался живой человек – и я не в силах выносить эту массу страданий, не в силах! – разразился Астахов нервической скороговоркой.
– Ну что ты, право! – Нилов положил другу руку на плечо. – Мы же все знаем, что само здоровье наше – суть иллюзия. При глотании и дыхании в нас проникают мириады бактерий. Незначительный ушиб может привести к саркоме…
– А сакральный акт – акт любви! – приводит к сифилису! – экзальтированно вскрикнул Астахов.
– Это ты изнасилование актом любви называешь? Сакральным! – мрачно оскалился Порудоминский. – Подожди, подожди… Лёха, ты что, ещё девственник?!
Астахов вспыхнул, от дальнейших расспросов въедливого Порудоминского его спас Нилов.
– Что теперь с Анной Львовной будет?
– Она же не специально! Никто не застрахован от ошибки! – горячо встал на её защиту Астахов.
– Никто. Но она грубейшим образом нарушила предписанный протокол обращения с медицинским инструментарием!
– Денисова всё равно бы умерла. И ещё мучительней. А нашей Анне Львовне пора разуть глаза! – Порудоминский щелчком вышвырнул окурок.
– Ты о чём? – поинтересовался Астахов. Нилов и Порудоминский уставились на однокорытника.
– Из вас с Асей вышла бы отличная пара восторженных болванов! – съязвил Порудоминский.
– Ваня, что он имеет в виду?! – Астахов обратился к Нилову. Злые вышучивания Порудоминского, к которым он, однако, привык, сейчас ему казались совершенно неуместными.
– Наша прекрасная сестра милосердия Ася по уши втрескалась в Белозерского. Ты правда не заметил?! Какой же из тебя выйдет клиницист, если ты настолько ненаблюдателен!
Астахов перевёл взгляд на Порудоминского. Тот кивнул и добавил: