Община Святого Георгия

– Ты себя какого полёта птицей возомнила, чтобы без приказа к руководителю клиники являться?!

– Я должна объясниться, покаяться…

– Не терпится опрокинуть на старика свою душевную плевательницу?! Мало нас всех обслюнявила?! Хватит! Когда и если позовёт, тогда и пойдёшь! А для погашения твоей совести – пойди исповедуйся, для этого священники имеются. У нас больница, и шестнадцать свежих на перевязки! Вчера стольких приняли, что горшок…

Внезапно Матрёна из суровой старшей сестры милосердия превратилась в сущее повидло, увидав стройного молодого человека в конце коридора. И рванула к нему такой рысью, что Ася, по инерции поспешая за наставницей, чуть не упала, путаясь в юбках.

– Вера Игнатьевна!

Выкрикнув женское имя, Матрёна Ивановна схватила молодого человека в объятия и стала его так трясти, что с мужчины слетела шляпа, и Асе стало ясно, что он – женщина.

– Мотя! Выпусти меня! Чёрт!

Женщина выкрутилась из захвата, обняла старшую сестру, они троекратно поцеловались.

– Матрёна Ивановна! Рада видеть тебя всё в том же добром медвежьем здравии!

Женщина ловко подхватила шляпу носком ботинка – такого же, как у Белозерского, отметила Ася.

– Вы же к нам? К нам?! Всё, кончилась война! Кого не убили, тот спился. Кто не спился – тот пулю в лоб пустил. Эва, живём! Ординаторы совсем птенцы, Хохлов с ног сбился!

Матрёна ещё и слезу пустила, от радости к печали и обратно – настроение у душевных людей быстро меняется.

– Иди сюда, баляба! – рявкнула Матрёна на Асю. И, конечно же, была неправа. Не стоит никого называть рохлей и разиней при незнакомом человеке. Даже заслуженно. – Познакомься! Княгиня Вера Игнатьевна Данзайр!

Вера грозно зыркнула на Матрёну, что смутило Асю ещё больше. Она глупо присела в неловком книксене. Но княгиня открыто и радушно протянула руку и запросто произнесла:

– Вера Данзайр. Хирург. Доктор медицины.

Ася смутилась ещё больше. Но ладошку протянула. Доктор медицины крепко пожала Асину руку, подбодряя:

– Смелее! Вы же сестра милосердия! Не бывает милосердия без силы и смелости!

– Анна Протасова, – представилась Ася.

Княгиня Данзайр показалась ей совсем не такой страшной, как о ней говорили.

– Хохлов у себя?

– Где ж ему быть! Ни врачей, ни кошта! Бьётся из последних сил! Но что он может один?!

Матрёна Ивановна покачала головой и укоризненно посмотрела на Веру. Та рассмеялась. Тогда старшая сестра милосердия прикрикнула на Асю:

– Что стоишь столбом?! Заняться нечем?! – схватила её за рукав и потащила в сторону перевязочной.

Вера посмотрела старшей вслед, радуясь, что есть ещё реперные точки, и Матрёна Ивановна – это уж такой кронштадтский футшток, что просто загляденье! Пока есть такие, миру ничего не страшно. Даже если самой Вере сейчас очень страшно, тревожно, неясно, есть Матрёна с её несгибаемой волей, чёртов стоик, божий стратилат, – и рядом с её благостным ворчанием наполняет покоем. Пусть ненадолго. Отойдёшь – и снова к ней, за калибровкой.

Тем временем золотарь разошёлся не на шутку и вёл себя как распоясавшийся говнарь. По сути своей он был мужиком нахрапистым, самозаводным, как на Руси положено. Профессор сидел за столом, обхватив голову, а Прохор, размахивая руками, назидательным тоном вещал о дороговизне овса, поборах, мзде и прочих неурядицах ремесла и быта. Поучал барина.

Явление Кравченко спасло Хохлова. У Владимира Сергеевича опыт общения со здоровыми мужиками был обширнее профессорского.

– Вязать койки! – коротко рыкнул фельдшер. И хотя золотарь не понял смысла, но суть уловил, замолк и стал по стойке «смирно». – Ты что, шельма, себе позволяешь! Вон!

Отходник попятился к дверям, оправдательно лопоча:

– Мы ж токмо по ночам право имеем! А их высокоблагородию срочно. Так днём вёз. Бочка лопнула. Всё на дорогу! Там господа с барышнями и дамы с молодчиками! Тьфу ты, дамы с господами! Тут как тут городовой со свистком! Ой, несчастье!

Последнее он произнёс на слезе, и Кравченко чуть не рассмеялся, ибо хорошо знал русского матроса, русского солдата… русского мужика. Он тебе и соль земли, но если в горсти крепко не держать – рассыплется, пересолит и землю, и себя!

В кабинет вошла Вера Игнатьевна, и пятящийся Прохор въехал задом аккурат в княгиню. Он резво отпрыгнул, но тут же призвал её в свидетели со стороны защиты.

– Вот вы, господин хороший, захотите по «золоту» ножками гулять? – взмахнул он шапчонкой.

Вера не поморщилась. Сверкнув глазом, ответила со всей серьёзностью:

– Ни за что! Ни по тому, которое смердит. Ни тем более по тому, которое блестит.

Услышав голос Веры, Алексей Фёдорович вскочил из-за стола. Прохор Иванович прищурился и внимательней пригляделся: никак баба? Моментом считав мизансцену и уловив главное, княгиня достала бумажник.

– Вера! Вера Игнатьевна! Руки тебе целовать!

Профессор подбежал к Вере и грохнулся перед ней на колени. Вера бросила портмоне Кравченко, он ловко его поймал.

– Рассчитайтесь с ассенизатором, Владимир Сергеевич!

– Руки тебе целовать! – повторял профессор, ловя, собственно, Верины руки и осыпая их благодарными лобзаниями.