Община Святого Георгия

Испуганный Прохор Иванович застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от упавшего на колени профессора, благодарящего женщину в мужском платье.

– Сколько? – окликнул его Кравченко.

– А?… Господи! Да я бы подождал! Что ж теперь из-за меня в ноги падать… такие люди…

– Прекратите, Алексей Фёдорович!

Вера пыталась поднять Хохлова с колен, Кравченко вытолкал за двери золотаря, бормотавшего между тем:

– За работу, за штраф, итого… Да могу я подождать, вот вам крест!

– Поздно, остолоп! – прогрохотал Владимир Сергеевич.

– Ей-богу, неловко, ваши высокоблагородия! – перекрестился Прохор, но деньги, тем не менее, взял. Раз уж профессор на колени за них падал, то не уважить и вовсе грех.

– Благодарю тебя за Соню, благодарю! Как дядя, как брат, как твой учитель, как…

Хохлов не прекращал целовать Вере руки, она довела его до стола, усадила, наконец вырвала у него ладони и, не удержавшись, рассмеялась.

В коридоре золотарь прислонился к стеночке дух перевести. Пересчитал купюры, спрятал за пазуху. Выдохнул, перекрестился и ещё раз повторил мимо проходящему молодому мужчине в белом халате – это был Концевич, – исключительно потому, что хотелось поделиться:

– Батюшки святы, как неловко вышло, господин доктор! Я ж и подождать мог! А что ждать не пришлось, так инда лучше, вот оно как!

Дмитрий Петрович задержал дыхание и ускорил шаг.

– Фу ты ну ты! – скривился Прохор. И не поленился крикнуть вслед: – Из господ всё то же самое выпадает, не отличить! Господским и пахну!

После чего он со всем почтением перекрестился на двери профессорского кабинета, поклонился в пояс, напялил шапку и отчалил восвояси.

Вера шире распахнула окно.

– Не то чтобы я брезговала, но дух крепкий. Я, Алексей Фёдорович, не знала, что раненая – ваша племянница. Для меня все раненые равны.

– Но так вышло, что несчастье случилось именно с моей племянницей. И не кто иной, как ты оказалась рядом. И спасла её.

– Да-да… Откуда же это?… «Всё это неизбежно. Отдельные несчастья создают общее благо, так что чем больше таких несчастий, тем лучше!» – саркастично процитировала она.

– Что? – профессор ошарашенно уставился на Веру.

– Язвительный старик Вольтер, «Кандид, или Оптимизм». Княгиня изволила процитировать, – прокомментировал Кравченко.

– Она неисправима!

Хохлов вскочил со стула.

– Вера Игнатьевна, позволь представить тебе…

– Владимира Сергеевича Кравченко! – Вера договорила сама, подойдя к фельдшеру и протягивая ему руку. – Нет ни единого фронтового врача, не знакомого с доктором крейсера «Аврора» и его докладной запиской о состоянии медицинской и прочих служб на флоте! Горячая благодарность! От всех истинных патриотов России.

Кравченко не менее горячо пожал Вере руку.

– Мне стыдно за то, как с вами поступили, Владимир Сергеевич. Стыдно за себя.

– Вам стыдиться нечего. О ваших подвигах широко известно, ваш доклад не менее актуален…

– Меня не лишили заслуг, наград, врачебного звания.

– Вы всё-таки проходили по гражданскому ведомству, что не отменяет вашего военного героизма. А погоны для того и придуманы, чтобы их срывать, Вера Игнатьевна. Не корите себя.

– Мне стыдно ещё и за то, что я позволяла себе ныть, дуться и глупо обиделась на Алексея Фёдоровича, пока один хороший сильный человек не преподал мне урок.

Вера обратилась к Хохлову, довольно потирая руки:

– Ну что, профессор Хохлов! Средств нет. Клиника «Община Святого Георгия» на грани краха. Сплошные проблемы без проблеска решений. Всё, как я люблю!

Она обняла обоих мужчин за плечи простым товарищеским жестом.

– Силы потенцируются единством. Вот что сказал мне этот хороший сильный человек. Кстати, он богат. И щедр.

Хохлов тут же вырвался из-под руки Веры и пошёл закрывать окно.

– Никогда ни у кого Хохлов не просил!

– Вам и не надо. Я попрошу.

– Ты?!

От изумления Хохлов уронил книги, стопками громоздящиеся на подоконнике.

– Давно надо разобрать эту кучу!.. И как же ты, позволь узнать, обуяешь свою фанаберию?!

– Ох, профессор! Никогда я не была ни спесивой, ни чванливой! Это всё ваша горячность!

– Ну да, старик Хохлов – горяч, а ты, значит, лёд! Ха-ха!

– Не буду с вами спорить. Но если я раздобуду средства на нужды клиники, вы примете на работу моего протеже.

– И кого же? И кем?

– Безногого. Санитаром.

Кротость, с которой это было сказано, была мощнее язвительности старика Вольтера.

– Пф! Понятно!

Хохлов махнул рукой и сел за стол.

– Как же я сразу не понял, что речь идёт о чудесах. Ты – просишь. Просишь денег! Ты! А безногий будет работать санитаром.

– То есть пятью хлебами верующих окормить – это не чудеса! – хмыкнула Вера.

– Видал?! – Хохлов обратился к Кравченко. – Богохульствует! Это у неё как у нормальных людей – молитва. Она без богохульства ни к чему не приступает.

Кравченко улыбнулся.

– Кстати, могу приступать.

– Когда? Чем скорее, тем лучше, Вера Игнатьевна. Мы на разрыв…

Княгиня подошла к шкафу и стянула с вешалки один из халатов Алексея Фёдоровича, накрахмаленный так, что стоял колоколом.

– Как только это сооружение надену, так и приступлю!