Обжалованию не подлежит

— Ты не будешь? — покосился Депринцев.

— Я уже готов.

— Врешь!

— Слабак! — махнул рукой Нос. — Разве ты не видишь? Он только кажется здоровым. Ты взгляни внутрь. Гниль. Или что-то в этом роде. Уловил?

— Да ну? — выпучил глаза Депринцев. Ему, должно быть, нравилось, что Нос так охарактеризовал Мороза. — Дела! Клянусь всеми святыми. Во-от!

— Сель ави. Такова жизнь, как говорят французы, — сказал Нос.

Депринцев посмотрел на Тамсааре.

— Вы тоже не будете пить?

— Разве ты видел в Янгишахаре пьяных женщин? — прищурилась Тамсааре. — Пейте сами, если хотите.

— Ладно. Давай. Во-от.

Депринцев протянул Носу рюмку. Нос наполнил ее до краев, налил себе и, поставив графин, потянулся к Депринцеву.

— Давай.

Тамсааре взглянула на Мороза. Он сидел свободно, развалясь на стуле, следя настороженными глазами за Депринцевым. Она знала, что ему нужно напоить Депринцева. Вчера почти ничего не удалось добиться от него. Однако никак не могла примириться с необходимостью такого поступка. Пьяный всегда вызывал в ней жгучее отвращение.

— Слушай, — наклонился Нос к Депринцеву, — чем это ты так рассердил Роберта? Человек прямо рвет и мечет!

— Я? Рассердил? — перестал жевать Депринцев.

— Не я же!

— Ничем.

— Заливай.

— Клянусь, во-от.

— Слушай, он говорил о каких-то деньгах, которые дал тебе.

— Мне? — Депринцев деланно расхохотался. — Зачем мне деньги, скажи, пожалуйста, во-от. У меня своих куры не клюют. Я — поэт. Понятно. Мне за одну строчку пять рублей государство бросает. Иногда — больше... Дал мне деньги. Меценат какой выискался.

— Кто меценат? Роберт? — спросил Нос.

— Темнота... Давай выпьем.

— Вы же напьетесь, — сказала Тамсааре.

— Не мешайте, — бросил Депринцев.

— В самом деле, — поддержал Мороз Носа и Депринцева.

— Не беспокойся... Знаешь что? Ты лучше иди. Прогуляйся. Тебе, пожалуй, вредно сидеть за одним столом с нами.

— Верно, во-от, — исподлобья взглянул Депринцев. — Иди. Не бабье дело в мужской разговор ввязываться.

— Да?

Тамсааре вспыхнула, вскочила и, ничего не говоря, выбежала из зала. Мороз проводил ее недоуменным взглядом, не поняв: играла она или нет, потом медленно поднялся, сказал извиняющимся голосом:

— Я сейчас. Подождите.

Некоторое время за столом было тихо. Депринцев и Нос смотрели на двери, за которыми скрылись Тамсааре и Мороз.

— Втюрился, — наконец констатировал Депринцев.

— Между прочим, — сказал Нос, когда рюмки снова были пусты, — у этого твоего «слизняка» хватка волчья. Ловко он это дело обтяпал. Не подкопаешься.

— К-какое д-дело?

— Будто не знаешь? Я говорю об убийстве и ог...

— Тссс, — зашипел Депринцев. — Нашел место? Рехнулся, что ли? Ты бы еще ляпнул это при них. — Он с опаской кивнул на двери. — Представляешь, сколько было бы шума? Они сразу побежали бы к своему Голикову.

— Это кто такой?

— Да ты что, с луны свалился? Голикова не знаешь? Его тут каждая собака знает. Участковый.

— Участковый, — пренебрежительно произнес Нос. — Я думал: начальник уголовного розыска. Не дрейфь!

— Мне нечего дрейфить, — пьяно напыжился Депринцев. — Я чист, как стеклышко. По крайней мере, против меня улик нет. Дошло? Во-от. Роберт — гад. А-а-а-а... Я вижу, все вы одним миром мазаны. Не можете пить по-настоящему. Только хвастаетесь.

Депринцев взял графин, вылил все, что оставалось в графине, в стакан, выпил, осовело взглянул вокруг, рухнул на пол, как мешок.

Нос поднялся.

Через некоторое время в зал вошли два милиционера. Они молча подошли к Депринцеву, взяли под руки и, вытащив на улицу, положили в крытую машину с красным крестом на борту.

29

Зафар с интересом посматривал на Голикова. Он неоднократно встречался с участковым, хорошо знал его привычки и наклонности.

— Как рана?

— Пустяки. Зажила. Наверное, мой доброжелатель не отличается особой меткостью?

— Может быть, наоборот?

— Не понимаю?

— Зачем ему убивать вас? За это, как говорится, по головке не погладят. Не лучше ли предположить так: выстрел потребовался для отвода глаз от более тяжкого преступления.

— От... убийства?

— Возможно. — Зафар постучал карандашом по настольному стеклу, помолчал немного, словно решал, говорить то, ради чего, собственно, и попросил Голикова зайти. — Депринцев может совершить преступление?

— Не думаю. Кроме того, прошу, увольте меня от решения этого вопроса. Я, очевидно, не смогу быть объективным. Депринцев — бывший муж моей Кати, моей жены.

Вошел Шаикрамов.

— Все в порядке, товарищ майор.

— Получил? — так и подался вперед Зафар.

— Нет.

— Ты во все издательства звонил?

— Да.

— Не мог ли он заключить договор в другой республике или, скажем, в Москве?

— Вы говорите о Депринцеве?

— О нем, — ответил Зафар.

— Вы зря беспокоите издательских работников. Никто никогда не возьмет его примитивные стихи в печать. Деньги дал ему Роберт Степанян.

— Правильно, — поддержал Шаикрамов.

— Кстати, где он?

— Степанян? У Панченко.

— Тимур еще не вернулся?

— Нет.

— Пригласите Депринцева.

— Хорошо.

Шаикрамов вышел.

Зафар прошелся по кабинету, постоял немного у окна, глядя на облака, застывшие вдали, за редкими деревьями, затем повернулся к Голикову.

— Если бы я вас пригласил работать к себе?

— Меня?