Очарованная душа

Иначе умирал Рауль Ривьер. Он был застигнут врасплох, когда упивался счастьем, когда воображал, что наслаждаться им будет ещё долго, и отнюдь не философски ушёл из жизни. Он принял смерть и муки с криками возмущения. В ужасе боролся он до последнего вздоха, задыхаясь, как взмыленная лошадь, во весь опор берущая подъём. Страшные эти картины отпечатались, словно на воске, в разгорячённом воображении Аннеты. По ночам её преследовали видения. Она лежала в темноте у себя в комнате и, задремав или вдруг проснувшись, с такой яркостью снова видела предсмертные муки и лицо умирающего, что сама воплощалась в него: её глаза становились его глазами; её дыхание — его дыханием; она уже не могла различить их; глаза её отвечали призыву тускнеющего взгляда. Она сама чуть было не погибла. Но молодость так сильна и гибка! Пусть до предела натянута тетива — тем дальше отлетит стрела жизни. Ослепительно яркие, безумные образы померкли оттого, что слишком были они ярки, и мрак заволок память. Черты лица, голос, светлый облик того, кто исчез, — всё исчезло; Аннета до изнеможения пыталась удержать в душе его тень, но уже не видела её. Ничего не видела, кроме себя самой. Одной себя… Одинокой. Ева в раю пробуждалась без спутника, без того, к кому так привыкла, чей образ не старалась определить, но о ком думала, сама того не ведая, с какой-то влюблённостью. И вдруг рай утратил безопасность. В него прокрались беспокойные дуновения извне: и дыхание смерти и дыхание жизни. Аннета открыла глаза и, как первобытные люди в ночи, с тревогой почувствовала, что её со всех сторон подстерегают неведомые опасности, что с ними предстоит борьба. Все дремавшие в ней силы вдруг собрались воедино, построились, насторожились. Одинокая её душа полнилась какими-то страстными порывами.

Равновесие нарушилось. Ученье и занятия стали ей совсем не нужны. Казалось нелепым, что прежде она отводила им такое большое место. Другая же область жизни — та, которую опустошило горе, представала перед ней во всей своей неизмеримой шири. Удар всколыхнул все чувства: вокруг раны, нанесённой смертью любимого спутника жизни, — тайные, неведомые силы любви; их притягивала образовавшаяся пустота, и они устремлялись туда из глубин её существа. Она же, удивлённая этим вторжением, пыталась дать ему иное объяснение; упрямо старалась она сосредоточить все эти силы вокруг того, кого оплакивала, — все эти силы, все эти жгучие, ненасытные вожделения Природы, внешние влажные дуновения которой омывали её, и смутное, властное сожаление о счастии — утраченном, а не желанном ли? — и руки, простёртые в небытие, и замирающее сердце, которое тянулось к прошедшему — а не к будущему ли? Кончилось тем, что скорбь её стала таять в непостижимом смятении чувств: в печали, в желаниях, в безотчётном томлении — всё это и снедало её и возмущало…

В тот вечер, на исходе апреля, возмущение вдруг овладело ею. Её светлый ум восстал против неясных грёз, которые он оставлял без контроля несколько слишком долгих месяцев и опасность которых предвидел. Он хотел отогнать их, но было это не так-то просто: его не слушались, он отвык управлять… Аннета бежала от взгляда огня, пылавшего в камине, от коварного нападения ночи, уже спустившейся на землю; она встала, зябко повела плечами и, накинув отцовский халат, зажгла свет.