Очарованная душа

Сильвия прикинулась, будто она из тех, кому «всё нипочём», кто ко всему привык! Небрежно, со снисходительной ужимочкой (радуясь в глубине души, что из-за неё так волнуются), она созналась, что на скорую руку мастерит дешёвые костюмы для магазинов готового платья, подрубает детские платьица, шьёт мужские кальсоны (рассказала об этом в шутливом тоне). Но Аннете было не до смеха. Она вела дальше своё дознание и выпытала у сестры, что та обивает пороги в поисках места и что подчас берётся за изнурительную, препротивную работу. Вот когда Аннета поняла, почему «с некоторых пор» она стала замечать, что её сестричка побледнела… Вот почему Сильвия не приходила по нескольку дней, придумывая нелепые предлоги, пускалась на глупую ложь, а сама, вероятно, полночи шила, не смыкая глаз и не покладая рук. Сильвия продолжала рассказывать нарочито шутливо, с наигранным безразличием о пустячных своих неприятностях. Но она видела, что губы сестры дрожат от гнева. И Аннета вдруг вспылила:

— Какая подлость! Нет, я не могу, не могу я больше этого выносить! И ты ещё смеешь говорить, что любишь меня, что ты сама хотела подружиться со мной, прикидываешься другом, а скрываешь всё самое важное, всё, что близко тебя касается!..

(Вздёрнутая губка Сильвии изобразила: «Вот ещё, ничего тут нет важного!..» Но Аннета не дала ей говорить, поток прорвался.)

— …Я доверяла тебе, думала, что ты мне расскажешь о своих горестях, неприятностях, как рассказываю тебе обо всём я, что всё у нас будет общим… А ты от меня таишься, словно мы — чужие, и я ничего не знаю, ничего! Ведь случайно выяснилось, что тебе сейчас трудно, что ты ищешь места, что у тебя плохо со здоровьем; ты готова приняться за любую работу, лишь бы ни о чём не говорить мне, хотя знаешь, что помочь тебе было бы для меня счастьем… Как это гадко, как гадко! Ты меня обидела. Нет откровенности — нет дружбы! Но я этого больше не потерплю!.. Довольно!.. Для начала ты переедешь ко мне и останешься, пока не кончится безработица…

(Сильвия покачала головой.)

— …Переедешь, не спорь! Послушай, Сильвия, иначе я с тобой не помирюсь! Скажи только «нет», и мы больше не увидимся — никогда в жизни…

Сильвия и не подумала извиняться, объясняться — она улыбалась и упрямо твердила:

— Нет, милочка, не перееду.

Ей доставило большое удовольствие волнение Аннеты, а та уже не владела собой, чуть не плакала, готова была побить сестру. Сильвия подумала:

«Как же она хорошеет, когда волнуется!»

Она не сдавалась. Пусть Аннета видит, что и у неё есть своя воля.

Лицо Аннеты пылало от гнева, и она повторяла, умоляя, настаивая:

— Останься! Ты останешься… Мне так хочется… Хорошо? Останешься? Останешься? Ведь ты согласна? Отвечай же!..

А упрямица вызывающе улыбнулась и ответила:

— Не останусь, милочка.

Аннета, вскипев, вскочила:

— Между нами всё кончено.

Повернулась спиной, подошла к окошку, будто уже не замечая Сильвию. А та чуть подождала, тоже поднялась и сказала вкрадчивым голоском:

— До свиданья, Аннета!

Аннета, не оборачиваясь, уронила:

— Прощай.

Её руки были судорожно сжаты. Одно движение — и кто знает, чем бы всё кончилось! Она расплакалась бы, раскричалась… Но она не двинулась, смотрела надменно, холодно. Сильвия чуть смешалась; с затаённой тревогой, но всё же посмеиваясь, она вышла и, затворяя за собой дверь, показала Аннете нос.

Особенно гордиться (немного-то она гордилась, впрочем) тем, что дала отпор, было нечего. Не очень гордилась своей вспышкой и Аннета. Она была подавлена, понимала, что отрезала пути к отступлению: надо было терпеливо, искусно завоевать Сильвию, а она чуть не выгнала её! Сильвия не вернётся — это несомненно. Аннета поставила перед ней дилемму, закрыла для сестры дверь своего дома. И себе запретила отворить её. Нельзя же после такого заявления бежать за Сильвией! Признать себя побеждённой! Гордость не позволяла ей сделать это. И неоспоримая правота. Ведь Сильвия поступила так дурно… Нет, ни за что она не пойдёт к ней!

И, надев шляпку, она отправилась прямо к Сильвии.