Очарованная душа

Она создала вокруг себя кружок придворных и царила там с такою непринуждённостью, будто только это и делала всю жизнь. Лисичка переняла у молодых светских дам, за которыми наблюдала, высокомерие, жеманство и всё, что легко заимствовать. На вид — недотрога, очаровательная рассеянность, а ушки на макушке: ничто не ускользало от её внимания. Но лучшей её моделью по-прежнему оставалась Аннета. Чутьё у неё было верное, и она умела не только перенимать многие и многие мелочи, но, перенимая, придавать им блеск, чуть видоизменяя и даже иногда доводя их до противоположности — о, только чтобы показать, как изысканно такое пустячное отступление от светских правил! Она была неглупа и никогда не выходила за пределы той области, где чувствовала под ногами твёрдую почву. Её манеры, поведение, тон были просто безукоризненны. Благовоспитанная девица с изысканной оригинальностью речи и манер. Аннета не могла удержаться от смеха, слушая, как сестра с очаровательной самоуверенностью выкладывает перед своими поклонниками сведения, обрывками которых она накануне её напичкала. Сильвия хитро ей подмигивала: не стоит углублять беседу. Несмотря на ум и хорошую память, Сильвия могла нечаянно попасть впросак, но она не допускала этого, бдительно следила за своими границами. К тому же она умела выбирать партнёров.

Почти всех их, молодых спортсменов-иностранцев, — англо-саксов, румын, — гораздо больше коробили ошибки в игре, чем ошибки в языке. Любимцем женского кружка был один итальянец. Он носил звонкую фамилию, был отпрыском старинного ломбардского рода (род угас давным-давно, но ведь фамилия не исчезает); он принадлежал к тому типу, который так часто встречается среди золотой молодёжи Апеннинского полуострова и для которого характерны не столько национальные черты, сколько черты эпохи: в нём видишь любопытную помесь американца с Пятой авеню и итальянца — кондотьера четырнадцатого века, что в общем придаёт иногда внешности величавость (величавость оперного артиста). Туллио, красивый малый, высокий, статный, хорошо сложённый, с пламенным взглядом, круглой головой и бритым лицом, жгучий брюнет с крупным, властным носом, раздувающимися ноздрями и тяжёлой челюстью, ходил мягкой походкой, расправив плечи. Надменность, заискивающая учтивость и грубость — всё это смешалось в его манерах. В общем, мужчина неотразимый. Женские сердца падали ему под ноги — наклоняйся и подбирай. Но он не давал себе труда наклоняться. Он ждал, чтобы сердца эти ему поднесли.

Вероятно, именно потому, что Аннета не предложила ему своего сердца, Туллио и остановил на ней свой выбор. Он — первоклассный теннисист — оценил физические качества сильной девушки, а разговаривая с нею, узнал, что она вообще любит спорт; их вкусы сходились — верховой ездой, греблей Аннета увлекалась до страсти, которую она вносила во все свои поступки. Он крупным своим носом почуял, что избыток энергии переполняет девичье тело, и возжелал им овладеть. Аннета, угадав его намерения, была и пленена и оскорблена. Силы плоти, стеснённые годами почти затворнической жизни, пробуждались в пламени чудесного лета, в кругу молодёжи, помышлявшей лишь об удовольствиях, в азарте спортивных игр. Последние недели, проведённые с Сильвией, их вольные беседы, какая-то безграничная нежность, переполнявшая Аннету, — всё это повергало в смятение и тело её и душу, которые она сама так плохо, так мало знала. Ненадёжно был защищён её дом от налёта страстей. Аннета впервые ощутила, что такое острота чувственного влечения. Стыд, возмущение охватили её, будто она получила пощёчину. Но влечение не стало от этого меньше. Надо было бежать, она же гордо шла вперёд с холодным видом и трепещущим сердцем. А он прикрывал своё вожделение безукоризненной почтительностью, стал ещё обаятельнее и увлёкся ещё сильнее, когда увидел, что она поняла его, что она противится ему. И вот начался другой матч, по-иному азартный! Они бросили друг другу дерзкий вызов, они вступили в ожесточённое единоборство, хотя никто этого не замечал. Когда он и учтиво и властно склонялся перед нею и целовал ей руку, когда она улыбалась ему надменно и обольстительно, — она читала в его глазах:

«Ты будешь моей».

И её сомкнутые губы отвечали:

«Никогда!»

Рысьим взглядом следила Сильвия за поединком, она забавлялась, но горела желанием принять в нём участие. Какое участие? Право, она и сама не знала. Ну, просто хотелось поразвлечься и, конечно, — само собой разумеется, — выручить Аннету. Он — прелесть. Аннета — тоже прелесть. Как красит её сильное чувство! Какая испепеляющая гордость! Бычок, готовый ринуться в бой; то вдруг зальют её щёки волны румянца, то отхлынут, и Сильвия словно видела, как они пробегают по всему её телу, будто дрожь… А мужчина с головой ушёл в игру…

«Ничего не выйдет, мой мальчик, — твоей она не будет, да, да, не будет, если не захочет!.. А может быть, хочет? Или не хочет? Решайся, Аннета! Он увлечён. Добивай его! Глупышка! Не знает как… Хорошо, мы ей поможем…»