Очарованная душа

Ваня вместе с Жорж потешался над его высокопарными фразами и передразнивал Сильвио, показывая, как тот закатывает свои горящие глазищи, так что видны ослепительные белки. Аннета журила своих сорванцов и жалела несчастного юношу. Жорж уверяла, что он вовсе не такой несчастный! Раз ему доставляет удовольствие на неё глядеть, пусть глядит хоть до утра. А вот что касается вздохов, так это обычная возрастная болезнь, как, скажем, икота; ничего, подрастёт!

Короче говоря, такое положение вполне устраивало обоих. Они привязались друг к другу. Но Жорж оставалась для Сильвио загадкой. Она была женщиной, настоящей женщиной, и так мало была женщиной! Это жаркое дыхание жизни, это прекрасное, цветущее тело, эти пухлые губы лакомки, эти пышные остроконечные груди. Да, эта плоть была в цвету, в плодах, как роща лимонных деревьев, но сердце и чувства молчали. Жорж сумела осуществить с минимальными затратами чувств тот идеал моральной независимости женщины, который Аннета искала всю жизнь, но по страстности своей натуры смогла найти только в последние годы (да ещё не наверняка!). В принципе Жорж не отвергала ни любви, ни союза, свободного или официального; но она не торопилась, она твердила:

— А ну её! Поговорим о менее скучных предметах.

Сильвио грозил, что рано или поздно природа отомстит за себя. Жорж отвечала:

— Что ж, это будет забавно!

Она была слишком искушена, дабы утверждать:

«Источник, я никогда не напьюсь твоей воды!»

Она говорила:

«Мне ещё не хочется пить».

И добавляла, что врачи рекомендуют пить только после ужина, и если уж ей придётся выходить замуж (всякие несчастья бывают на свете!), она согласится на брак только после того, как съест положенный кусок (и не маленький! Рот у неё был большой!) своей личной жизни.

Брак — это та же богадельня.

Ну, а Ваня? А ребёнок?.. Проклятые дети! Она отнюдь не собиралась без них обойтись… Без одного или нескольких… Ну, скажем, пятерых… И вовсе не какие-нибудь приёмыши, без рода, без племени. Благодарю покорно, пусть с ними нянчатся бесполые муравьихи, нанятые государством. «Нет уж, шалишь! Государство, анонимное общество — плевать я на них хотела. Я говорю: мой ребёнок, мой, которого я сама родила…»

— Тогда за чем же остановка? — спрашивал Сильвио.

— За тем, чтобы он был мой, только мой! Чтобы никакие мужчины в это дело не мешались! Почему нельзя производить детей на свет без мужчины, самой?

Аннета весело утешала её:

— Подожди, дойдут и до этого. Для науки всё возможно!

Сильвио с испуганным видом оглядывал обеих женщин. Он всё принимал за чистую монету, а наши кумушки пользовались этим. Он пылко восставал против их насмешливых замечаний. Дон Кихот с копьём наперевес бросался в атаку на ветряные мельницы, а мельницы перебрасывали его друг другу с крыла на крыло. Не успевал он оглянуться, как уже лежал на траве, а обе женщины хохотали до упаду… Ну и чертовки!.. Однако при всей своей щепетильности Сильвио не обижался на этот смех. Он их любил и отлично знал, что они его тоже любят. Правда, не совсем так, как бы ему хотелось. Но если даже было не совсем так, только глупец мог от этого отказаться.

Его огорчал дерзкий позитивизм Жорж, которым она даже кичилась. И то, что Аннета как будто соглашалась с ней. Жорж прожужжала им все уши, что совершенно свободна от любых моральных предрассудков; в силу смутной, отдалённой реакции против всего, что омрачало молодость отца, она, по её словам, начисто отсекла всякие религиозные чувства, даже в самом нерелигиозном понимании этого слова, всю «категорическую чепуховину», и при упоминании о высокочтимых «императивах» безнадёжно махала рукой.

А Сильвио, который верил, не рассуждая, с наивностью, достойной сородича Мадзини, страдал от этого нравственного атеизма.