Очень храбрый человек

Это ее обескураживало. Чтобы такие глаза у копа?

Она нашла ссылку на недавнее видео, набравшее полмиллиона просмотров.

Доминика Оддли сидела в своем тихом номере в тихой деревне и с ужасом смотрела на тихого человека с добрыми глазами, расстреливавшего маленьких, в основном чернокожих, ребятишек.

Она поняла, что видео смонтировано. Поняла, что это, скорее всего, фальшивка, но почувствовала, что повелась на обман. Вероятно, потому, что у нее было предвзятое отношение к копам: она верила, что все они способны на такое.

Не этим ли объяснялось его понижение? Это так добрые канадцы реагируют на массовое убийство? Шлепком по руке?

Затем обнаружилось еще одно видео. Тоже недавно выставленное. Приблизительно с таким же числом просмотров.

Ее глаз, привыкший видеть манипуляции с изображениями, сразу понял, что это видео настоящее. Без монтажа. Необработанное. Реальное. Прародитель первого извращенного видео. Место, откуда были вырезаны те кадры, чтобы создать фальшивое, но убедительное зрелище. Человека, полицейского, у которого сорвало крышу.

На втором видео обнаружилось нечто иное. Командир, полностью владеющий собой. Возглавивший рейд на фабрику. Против явно хорошо вооруженных преступников.

В дергающемся, но четком изображении Доминика увидела, как агенты полиции, включая и тех трех, с которыми она познакомилась сегодня за ужином, прорываются вперед под огнем.

Жан Ги. Изабель. Арман.

– Господи, – прошептала она, глядя, как один агент торопливо дает последнее напутствие другому.

Она увидела, как упал Жан Ги, раненный в живот, как Арман оттащил его в безопасное место, опустился возле него на колени, чтобы остановить кровотечение, а потом вернулся в бой. Но прежде чем сделать это, старший инспектор Гамаш на глазах у всего мира поцеловал испуганного молодого человека в лоб и прошептал: «Я тебя люблю».

Вероятно, они оба верили, что те слова могут стать последними из тех, что Жан Ги Бовуар слышал в жизни.

Минуту спустя Изабель держала за руку Гамаша, из его ран на виске и на груди текла кровь, а он шептал ей какие-то слова, едва слышные, вероятно считая, что они – его последние.

«Рейн-Мари».

Доминику Оддли потрясла эта жестокость, а еще больше потрясла нежность.

Она захлопнула крышку ноутбука. И в первый раз почувствовала настоящее отвращение к социальным сетям.

Которые кромсают, выкручивают, выдают ложь за правду.

Пригвождая порядочных людей к позорному столбу.

А потом она вспомнила о том, что она сама только что сделала.

– Что случилось? – спросил Жан Ги.

Арман показал им картинку на экране своего смартфона.

Там, под названием «Все зловредные истины», рассказывалась история о человеке, живущем в отдаленной квебекской провинции. О неизвестном, но талантливом художнике-керамисте. Который, предположительно, оказался еще и убийцей.

– Merde, – сказал Жан Ги, прочитав статью.

– Откуда вы узнали? – спросила Изабель у Гамаша.

– Если у тебя появляется ниточка, разве ты не идешь по ней? Она критик, но также журналист и предприниматель. И хороший предприниматель. Мы вручили ей великолепную историю. Ничего иного не следовало ожидать.

– А показать себя порядочным человеком? – спросила Изабель. – Уважать боль Омера Годена и не рекламировать убийцу?

– Это я ее надоумил, – повинился Жан Ги.

– Мы все хороши, – откликнулся Арман.

– Это отвратительно, но делу не повредит, – сказала Изабель.

– Какому делу? – спросил Жан Ги. – И что будет с Омером? Мало того что этот негодяй убил его дочь, так он еще и наживается на этом. Благодаря нам.

– Омер ничего не узнает, – сказала Изабель. – Откуда ему узнать?

– А откуда мы узнали про видео? – спросил Жан Ги. – Нам прислали ссылки на него.

– Есть кое-что еще, – сказал Гамаш, глядя на них. – То, о чем я должен был подумать раньше. Собака Вивьен.

– Фред? – спросил Жан Ги. – Вы о нем?

– Именно, – кивнул Арман. – Рут сказала Доминике, что никогда не оставляет Розу одну. А мы бы никогда не уехали, оставив Анри и Грейси. Так почему Вивьен не взяла Фреда с собой на мост? Агент Клутье сказала мне, что Вивьен спасла пса совсем щенком и обожала его.

– Может быть, она не могла взять его с собой, – сказала Изабель. – Может быть, ехала куда-то, куда собаку взять нельзя.

Арман отрицательно покачал головой:

– Она бы никогда не оставила Фреда с Карлом. Она знала, как Карл поступит с собакой.

– И что из этого вытекает? – спросил Жан Ги.

– Не знаю, – медленно произнес Арман.

Когда они возвращались в дом Гамашей, Арман и Жан Ги заметили, что свет в комнате Омера не горит. Но Рейн-Мари все еще бодрствовала.

Арман знал, что она читает в кровати и ждет его.

– Долгий день, – сказала Рейн-Мари, когда он наконец добрался до постели. – Плохой день.

– Oui. – Отрицать не имело смысла.

Хотя у старого дома были толстые стены, Арман слышал голос Жана Ги. Слов он не разбирал да и не пытался. Но он знал, что его зять говорит с Анни. Рассказывает ей о долгом плохом дне. Ничего не скрывая.

Несколько минут спустя наступила тишина, слышно было только размеренное, глубокое дыхание Рейн-Мари.