Очень храбрый человек

Более того, часть ресурсов была переброшена на юг. Прокопаны отводы. До сих пор прокапывались. Уровень воды в реках упал. Побочный ущерб был нанесен фермам и полям, однако большинство фермеров не только понимали необходимость этого, но и оказывали помощь.

Туссен приняла поздравления от премьера с тем, как удачно она разрулила ситуацию. Ей хватило ума не говорить, что ее заслуги тут нет.

Сама она все еще продолжала рассматривать варианты, когда ей сказали, что никаких вариантов больше нет. Решение принято. Необратимые действия совершены.

И она подозревала, чьих рук это дело.

Через пространство огромного кабинета она посмотрела на изображение на экране. Изображение прежнего хозяина этого кабинета. Расстреливающего черных детишек. Некоторые из них, с ужасом поняла она, совсем еще дети. Ей стало нехорошо. Физически нехорошо.

Там мог быть ее сын.

Да, с Гамашем что-то нужно было делать. Что-то большее, чем она уже сделала.

Мадлен Туссен села за стол и написала ответ. А потом, прежде чем успела пожалеть об этом, нажала «отправить».

Рейн-Мари сидела в кухне Мирны со стаканом виски. Разговаривала по телефону с Анни, а остальные толпились вокруг. Совещались.

Все, кроме Рут. Старая поэтесса вернулась к компьютеру. Ее, как стрелку компаса к магнитному северу, притягивало к этому невероятному насилию. Совершенному над детьми.

Совершенному над Арманом.

Рейн-Мари прижимала трубку к уху и слушала излияния Анни, наблюдая за Рут, сидящей у компьютера. Костлявые пальцы старухи ударяли по клавишам, словно в наказание компьютеру за пособничество.

Окончательным взмахом руки она нажала последнюю клавишу и откинулась на спинку стула. С улыбкой.

– Анни, мне пора, – сказала Рейн-Мари.

– Мне нужно позвонить Рейн-Мари, – сказал Арман и потянулся за телефоном.

– А я позвоню Анни.

Жан Ги дозвонился сразу, но Арман – нет. Он попытался позвонить домой, потом в бистро и наконец нашел Рейн-Мари у Мирны.

– Я видела, – выпалила она, прежде чем он произнес хоть слово. – Не волнуйся. Никто не верит. Грубая подделка.

– Жестокая подделка, – услышал он голос на заднем плане. – Но я все исправила.

Арман узнал голос Рут:

– Как это она все исправила?

– Арман?

Это был голос Жана Ги. Он разговаривал с Анни и снова сидел за компьютером.

– Минутку, – сказал Арман и повернулся к зятю. – Что у тебя?

– Анни прислала мне сноску. Только что выложено.

– То же самое… – начал Арман, проходя вокруг стола к ноутбуку.

Но не договорил. Замолчал. Затаил дыхание.

На экране замерло изображение того же самого рейда на фабрику. Но это было другое видео. Это была, как он тут же понял, оригинальная запись. Истинные кадры того, что случилось тогда.

Они не предназначались для обнародования. Для показа за пределами Квебекской полиции и без официального запроса. Но видео было слито в Сеть и опубликовано несколько лет назад, нанеся удар такой силы, что Гамаш, Бовуар и семьи погибших полицейских долго оправлялись от него.

Сцены для создания ублюдочного видео, выложенного в Сеть сегодня утром, явно были вырезаны отсюда.

Теперь Арман понял, как Рут «все исправила».

Полагая, что она помогает другу, она зарепостила оригинал. В надежде показать, где правда.

Но старая поэтесса не понимала – или забыла, – что социальные сети не столько о правде, сколько о восприятии. Люди верили в то, во что хотели верить.

И похоже, она не понимала, какой вред причинила своими действиями.

– Мне придется тебя отпустить, – сказал Арман в трубку.

Отключившись, он кинул короткий взгляд на четкое изображение на экране, вздохнул один раз, второй. Пытаясь сдержать гнев.

Потом снова взял телефон и сказал Жану Ги:

– Дай мне несколько минут.

Жан Ги шагнул к двери, помедлил – и вернулся. Он понял, что собирается делать Арман.

– Non.

– Non?

– Я останусь с вами. – Жан Ги сел, давая понять, что не уйдет.

Он так и сидел рядом с Арманом, пока тот обзванивал семьи коллег, погибших в тот день. Чьи смерти, как в каком-нибудь жутком порнофильме, заканчивающемся реальной смертью одного из участников, снова были показаны публике.

Арман делал звонок за звонком.

Эти номера он знал наизусть, потому что каждую неделю говорил с матерями, отцами, мужьями и женами, навещал их, когда его приглашали.

Сейчас он звонил, чтобы предупредить их. Выслушать их гневные слова. Почувствовать в очередной раз их боль.

Закончив, он попросил Жана Ги оставить его на несколько минут.

И на этот раз Жан Ги вышел.

Оставшись один, Арман тихо сел, уронив голову на дрожащие руки.

«Прочнее всего там, где было сломано», – заверял его молодой голос. И Арман охнул от боли, держа на руках своего агента, почти мальчика.

Глава двадцать восьмая

– Какое-то абортивное средство.

Это сказала Полина Вашон. Ей было неловко снова идти к своему доктору, и она пошла туда, куда отчаявшиеся женщины ходили столетиями. На задворки.

Но на этот раз не к садисту с проволочной вешалкой, а к мальчишке с фармацевтикой.

– Мифегин? – спросила Лакост.

– Может быть. Не знаю. Я купила, и все получилось.

– Так вот, значит, откуда Карл Трейси узнал об этом средстве?