Очень храбрый человек

Оставив Клару в мастерской, чтобы та наедине с собой перечитала только что опубликованную рецензию, Доминика Оддли прошла по деревенскому лугу, смахнула со скамьи талый снег и села, разглядывая три сосны, которые, по-видимому, и дали имя деревне. Это показалось Оддли слишком предсказуемым. Три сосны и Три Сосны.

Она бы предпочла, чтобы здесь стояли две сосны. Это сделало бы деревню гораздо интереснее. Дало бы ей историю. Что случилось с третьим деревом? Ладно, не бог весть какая история, но лучше, чем никакой.

Сама по себе упрятанная в лесах деревушка была приятной, но банальной. Оддли почти видела, как эти каменные, кирпичные и деревянные дома, церковь на холме и лес прямо у нее на глазах превращаются в акварель. В нечто не совсем реальное. Не совсем из этого мира. И определенно не из того жесткого, шумного, агрессивного мира, из которого она приехала.

Это напоминало симпатичную картинку какого-нибудь пожилого, умеренно одаренного художника.

Мило. Красиво. Предсказуемо. Безопасно.

Оддли улыбнулась, подумав о местных жителях, которые смотрят из-за занавесок на дикую черную женщину с дредами, в военных ботинках, сидящую посреди их мирной деревни. Она, вероятно, перепугала их до смерти.

По приезде сюда она приметила бистро и теперь направилась к нему. Ее ботинки, ветераны уличного мусора и собачьего дерьма, хлюпали в траве и грязи.

Оддли открыла дверь и приготовилась войти в пространство, ориентированное на бабушек. Всюду кружева и скатерти в клетку. Всюду старые снегоступы, прялки и пыльные плетеные корзинки с засушенными цветами, свисающие с балок. Дешевые столы под сосну, неудобные стулья.

Если Оддли что-то и знала о Квебеке, так это то, что провинция является дешевым подражанием настоящему. Франции.

Вопреки своим ожиданиям она увидела помещение не просто современное, но как будто не имеющее возраста. Казалось, оно вобрало в себя несколько веков. Удобные стулья, обтянутые свежей льняной материей, расставленные вокруг надежных старых столов. Темный дуб. Клен. Сосна. Столы, сделанные из леса, окружающего деревню. Исцарапанные, со вмятинами, поношенные за век и даже более подачи блюд. Выпивок. Добрососедства. И тягот.

Столовые наборы, выставленные в уэльсском шкафу, были из белого фарфора, с четкими современными очертаниями.

По дощатому белому полу были разбросаны восточные коврики ручной работы. Стены были недавно выбелены и покрашены краской, приятно контрастирующей с теплым деревом и камнем.

Оддли посмотрела вверх.

С мощных балок ничего не свисало.

В бистро пахло крепким кофе и кленовым дымком из каминов, сложенных из плитняка по обоим концам зала.

Это было место доверительных разговоров. Дружеских компаний. Место, где обменивались секретами и признавались в желаниях. Где дети становились подростками, взрослыми. Где праздновалось возвращение домой, праздновалась жизнь теми, кто остался жить.

Здесь бабушка и внучка одинаково чувствовали себя как дома.

– Bonjour, – сказала, приветствуя гостью, молодая женщина за длинной стойкой бара. – Une table? C’est votre choix[36].

Она улыбнулась так, словно нью-йоркские критики с дредами были здесь обычными клиентами, и показала на почти пустой зал. Стояла середина дня, время между двумя пиками.

Немногочисленные посетители скользнули по Доминике взглядом и вернулись к своим разговорам. Не проявляя ни интереса, ни страха.

– Мм, – промычала Оддли, не очень поняв слова молодой женщины.

– О, извините. Английский. Садитесь, пожалуйста, где хотите. Камины только что растоплены. Я подготовлю для вас столик.

Молодая женщина говорила по-английски с небольшим акцентом. Оддли шла за ней к большому креслу у камина и думала, что, возможно, сделает нечто ей не свойственное.

Пересмотрит свое мнение.

Это было не подражание Франции. Это был настоящий Квебек. С собственной историей, втравленной в плоть и кости, в камень и дерево. В подушки на креслах и диванах, хранившие отпечатки теплых тел, которые сидели на них прежде. Ели, разговаривали, сострадали, смеялись. На протяжении поколений.

Это была не имитация, а подлинник.

Когда Клара нашла ее, Доминика наслаждалась бокалом красного вино и великолепным квебекским сыром Riopelle de l’Isle. Его производили на небольшом квебекском острове, и он носил имя одного из ее любимых художников, Жана-Поля Риопеля. Доминика не знала, что этот художник, работавший в стиле абстрактного экспрессионизма, – квебекец. Он жил, работал и умер на маленьком островке.

Доминика намазала сыр на свежий багет из пекарни по соседству и посмотрела через сводчатое окно на деревню.

Она подумала, сколько сто́ят дома вокруг деревенского луга и заметит ли кто-нибудь из ее подписчиков, если она переедет в Канаду.

Впрочем, глядя на лицо Клары Морроу, она понимала, что есть один человек, которому это не доставит удовольствия.

Отец Вивьен закрыл глаза, приложил руку к сердцу и издал звук.

Гамаш, сидевший напротив, внимательно посмотрел на него, не понимая, дышит Омер или стонет. Стало ли ему легче, или у него сердечный приступ.