Очень храбрый человек

Габри повернулся к Кларе, согнав с лица глуповатое выражение:

– Знаю. И теперь у тебя есть двадцать четыре часа, которых не было раньше, чтобы изменить ее мнение.

– Она не изменит его.

Они подошли к стойке бара, и, пока Клара утешалась лакричной трубочкой, Габри налил ей красного вина.

– Тебе это неизвестно. – Он с улыбкой прикоснулся к ее руке. – Люди меняются. Мысли меняются. Уверен, ты это знаешь.

Клара повернулась и сердито посмотрела на Доминику Оддли, которая смеялась и болтала с ее, Клары, лучшим другом и с ее наставником. Сидя на ее, Клары, месте. У камина.

Она почувствовала прилив желчи. Почувствовала, как ею овладел легкий демонизм мысли.

Лизетт попыталась вовлечь Омера в непринужденную беседу. Но он, как и следовало ожидать, хотел слышать только об одном – об их расследовании.

Лизетт не знала, как много можно ему рассказать, но полагала, что дальше него это не пойдет. К тому же обстоятельства дела станут достоянием общественности, как только Трейси предъявят обвинение.

Кроме всего прочего, она отчаянно хотела связать себя с Омером. Рассказать ему о той важной роли, которую она сыграла в аресте Трейси.

Чтобы он знал: она не только на его стороне, но и рядом с ним.

Все двадцать минут езды от Кауансвилла до Трех Сосен она спорила сама с собой, сколько ему можно рассказать. Не просто о деле Трейси, а о своей роли в нем.

О своих чувствах.

Ей очень повезло, что старший инспектор Гамаш дал ей время побыть наедине с Омером. Он понятия не имел, что это для нее значит. Но теперь нужно было воспользоваться этой возможностью.

Они все ближе и ближе подъезжали к Трем Соснам.

Время пришло.

Но что она должна сказать? Нельзя же просто ляпнуть: «Я тебя люблю».

Или так и сделать? Может, ему нужно это услышать. Особенно сейчас. Знать, что его кто-то любит. Сильно.

Перед тем как подняться на гребень холма, откуда открывался вид на Три Сосны, Лизетт положила ладонь на его руку.

Он не стал убирать ее.

Когда они подъехали к дому Гамаша, Лизетт сжала его руку, прежде чем перевести рукоять в режим парковки.

И почувствовала, как он ответил ей тем же.

Жан Ги еще раз проверил телефон. Он делал это инстинктивно.

Последняя проверка показала, что сигнала нет. Связи нет. Поэтому они и взяли машину с рацией – чтобы иметь связь с отделением.

Он посмотрел на рацию. А Гамаш, сидевший рядом с ним, смотрел в окно. В наступающие сумерки. Туда, где сквозь деревья виднелся одинокий дом и единственный свет в единственном окне.

Жан Ги снова проверил телефон.

– Это неправда.

– Правда. Коронер только что подтвердила. Ребенок от Карла. – Лакост подалась вперед. – Девочка. Его дочь. Заставляет задуматься, Полина, не правда ли?

Полина молчала, но Лакост видела, что она в смятении.

У суперинтенданта Лакост был еще один вопрос к Полине Вашон.

– Где вы были в субботу днем и вечером?

Омер опустился на колени и прижался лицом к вонючей старой собаке, потрепал ее за уши, пробормотал что-то, потом встал.

– Арман позвонил и предупредил о вашем приезде, – сказала Рейн-Мари, стоя в дверях, в то время как Анри и Грейси выбежали встречать приехавших. – Я рада.

Она только что приняла душ, надела брюки и мягкий свитер. Обращаясь к агенту Клутье, она сказала:

– У меня суп и сэндвичи в кухне. Вы, наверное, голодны.

Разумеется, та была голодна.

– Да, спасибо. Merci.

Когда они вошли в дом, Омер шагнул ближе к Рейн-Мари, глядя ей в лицо, и покачал головой.

– Это сделал я, – сказал он, показывая на синяк. – Не могу поверить. Простите бога ради. Не знаю, что на меня нашло.

– Зато я знаю, – откликнулась она. – И на мой взгляд, вы продемонстрировали удивительную сдержанность. Я не должна была останавливать вас. Я бы оторвала голову любому, кто бы попытался меня задержать.

Если бы из реки вытащили Анни. Или Даниеля. Или Армана. Она бы поступила гораздо хуже с теми, кто попытался бы встать между нею и ими.

– Ваша комната ждет вас. Не хотите ли принять душ, а потом спуститься к нам в кухню?

Он кивнул и начал медленно подниматься по лестнице. Обе женщины проводили его взглядом. Фред медленно потащился за ним.

– Омер? – позвала Лизетт, не зная, что ей делать.

– Со мной все будет хорошо, Лизетт.

Даже такая мелочь, как то, что он произнес ее имя, взволновала ее.

– Старший инспектор, говорит Камерон.

Бовуар схватил микрофон с подставки и нажал кнопку:

– Oui.

Гамаш повернулся к Бовуару, поймал его взгляд.

– У нас есть постановление на арест Трейси.

Бовуар выдохнул. Они этого добились.

Но ему хотелось большего.

– Суперинтендант Лакост все еще допрашивает Вашон?

– Да.

– Пусть свяжется со мной, как только выйдет.

Он хотел было положить микрофон, но Гамаш остановил его:

– У меня идея.

– Подождите, Камерон, – сказал Бовуар и выключил микрофон, чтобы выслушать объяснения Гамаша. Затем одобрительно кивнул и снова включил микрофон. – На связи, Камерон?

– Oui, patron.

– Вот что я попрошу вас сделать.

Агент Камерон постучал в дверь и вошел.

Лакост посмотрела на него с раздражением. Прерывать допрос было не принято, тем более такой сложный допрос.

Полина Вашон держалась на удивление твердо.