Очень мелкий бес

После трагического исчезновения тов. Бескаравайных я взял командование отрядом „Варяг» на себя. Первым распоряжением я приказал арестовать Сердюка. Не буду задним числом кривить душой, я Сердюку не верил. Я ведь не знал тогда, какой он неустрашимый храбрый патриот и какой героический подвиг совершит. Предполагая, что Сердюк — предатель, я не знал, как поступить. Ведь он был вакцинирован, и уничтожить его мог лишь взрыв гигантского количества взрывчатки. Тов. Трапезунд предложил утопить его в болоте, но был риск, что он там встретится с Маней Соколовой. Я не хотел подвергать опасности Маню, которую мы так любили и которую должны были оберегать во имя незабвенного нашего дорогого соратника Нугзара Габидзашвили, погибшего по приказу изверга и душителя...»

Так  заканчивалась  третья  страница.  Гай  Валентинович  и  ее  переложил  направо  и стал читать дальше.

«...бомба попала в землянку, где содержался Сердюк. Когда самолеты улетели, мы пошли разбирать последствия взрыва. Два партизана, охранявших землянку, были убиты. Сам Сердюк находился в никудышном состоянии, но мог стоять и говорить. У него оторвало правую руку, и также были многие ранения на лице и теле. Когда он повернулся боком, мы увидели, что у него разворочен череп. Я, по-прежнему полагая его предателем и боясь, что он перелетит к немцам, приказал его снова арестовать, но выполнено это приказание не было. Состоялся новый налет, и бомбы упали так кучно на наше расположение, что погиб даже кое-кто из вакцинированных, не говоря уж о прочих. Этот налет принес смерть и нашему боевому врачу Равилю Зиннуровичу Хануманову. Вечная ему слава!

Когда дым бомбежки рассеялся, мы стали, как писал поэт, считать раны, товарищей считать. Всего нас осталось в живых пятеро вакцинированных бойцов и шестой Сердюк, а также не вакцинированный тов. Трапезунд. Я заметил, что, когда бомбежка была немцами завершена, тов. Трапезунд подбежал к краю болота и утопил там Устав ВКП(б) и сборник монгольских загадок. Действия тов. Трапезунда натолкнули меня на мысль, которую я изложу ниже.

Я сказал товарищам, что мы пойдем на прорыв. При неудаче прорыва я предложил опуститься на дно болота, держась за руки. Я предположил, что нам общими усилия­ми, в отличие от Мани Соколовой, удастся выбраться потом наружу. Вот какая мысль родилась у меня, когда я увидел действия тов. Трапезунда, который очень огор...»

Далее две страницы шли по порядку.

«...чился моей идее.

— А как же я? — спросил он. — Ведь я же не умею дышать без воздуха.

Наш комиссар, конечно, был прав, но в той критической ситуации другого выхода не было. Я понимал это, но все равно не знал, что ответить тов. Трапезунду. За меня это сделал Сердюк. Придерживая оставшейся рукой свою израненную, готовую развалиться на части голову, он сказал:

— Нечего скулить. Умри лучше, как человек и коммунист!

После этого Сердюк обратился ко мне с просьбой помочь ему обвязаться гранатами. Потом он попросил подать ему ящик с взрывчаткой, перестал скреплять рукой кости черепа и прижал ею ящик к себе. Затем он попрощался с каждым из нас и взлетел.

— Смерть немецко-фашистским захватчикам! За Родину! За тов. И. В. Сталина! — крикнул Сердюк сверху и уронил на землю какую-то косточку.

Он мелькнул над деревьями и полетел к сосредоточению немцев. Потом мы увидели, как он вошел в крутое пике, и раздался мощный взрыв. Так наш товарищ, с которым мы ели кашу из одного котелка, повторил подвиг летчика Гастелло. Пользуясь замешательством немцев после геройского поступка Сердюка, мы пошли на прорыв. Но немцы встретили нас шквальным огнем, и в каждого, за исключением тов. Трапезунда, попали пули.

Мы отошли на свои позиции и решили претворить мой план, то есть опуститься в болото. Тов. Трапезунд сказал, что он, когда мы опустимся, обвяжется гранатами и пойдет к немцам якобы сдаваться, а на самом деле, чтобы их взорвать по примеру Сердюка. Но взрываться с немцами он не стал, а сдался как предатель и трус, недостойный звания политработника. От него и узнали фашисты об успешных работах над чудодейственной вакциной, которые вели наши ученые. Я не удивился, когда уз­нал, что предатель Трапезунд стал отпетым власовским агитатором. Это естественный путь коммуниста, забывшего о том, что он коммунист. Но кара предателя Трапезунда постигла: в конце войны его повесили по приговору полевого трибунала победоносной Советской Армии.

Мы же отсиделись на дне болота и через сутки, когда немцы ушли, выбрались на поверхность, обсушились и плотно впервые за сутки поели. Но далее с пищей было худо, не считая того дня, когда мы отбили у бешеных псов-фашистов полевую кухню и наелись как следует. В этих боевых буднях я неустанно думал, как выйти на связь с Центром. Помог местный житель Сидор Лукашевич, вакцинированный еще Васей Плюгиным, когда мы ходили за салом. Он научился летать, хотя и плохо. С ним я по­слал донесение за линию...»