Очень мелкий бес

Оставшиеся разрозненные страницы Верховский читать не стал, а лишь бегло просмотрел. Ему и так все было ясно. Потом он раскрыл свою особую тетрадку с телефонами авторов и набрал номер Бородавина. Сила Игнатович взял трубку сразу, будто специально дожидался звонка.

— Здравствуйте, — сказал Верховский. — Вас беспокоит редактор издательства «Проза» Верховский Гай Валентинович. Наш директор, Олег Мартынович Любимов, передал мне на ознакомление вашу рукопись. Я ее прочитал и, если у вас нет возражений, хотел бы встретиться.

— Вот видите! — торжествующе выкрикнул Бородавин. — А ваш директор утверждал, что мои мемуары пригодиться не могут. Я к вашим услугам в любой день и час.

— Давайте прямо сейчас, — предложил Верховский. — Я подъеду к вам.

И они, к обоюдному удовольствию, договорились о встрече. Затем Гай Валентинович позвонил домой Вятичу и наговорил на автоответчик, где его следует искать; открыл две баночки «Вискаса» и вытряхнул обе Клотильде; набил карманы куртки чесноком, а в нагрудный карман пиджака положил чеснокодавилку и две серебряные ложки.

— Ну, с Богом! — напутствовал он сам себя и вышел вон.

16

Несмотря на оставшееся в силе предложение Похлебаева не уходить с работы до полного прояснения ситуации, сотрудники понемногу стали разбегаться. К шести часам в издательстве остались, если не считать Любимова и Вятича, только работники бухгалтерии и Похлебаев с верными подчиненными Катарасовым, Винниковым и Вовиком Нагайкиным. Каждый из оставшихся был занят своим делом: бухгалтерия перебирала бумажки, Любимов сидел у себя в кабинете и переживал, Вятич курил трубку, Похлебаев ходил по коридору и поминутно заглядывал к Куланову с риторическим вопросом «Ну как?», а Винников, Катарасов и Вовик Нагайкин пили пиво, не сходя с рабочих мест.

Шли вторые сутки после исчезновения Игоряинова, но ясности по-прежнему не было никакой. Хуже того, все запуталось в немыслимый клубок, из которого торчало множество концов, и стоило потянуть за любой из них, как узлы затягивались еще туже. Любимов все чаще задумывался о причастности к этим странным событиям Каляева и невольно соглашался с Паблик Рилейшнз, потом от версии Паблик Рилейшнз перескакивал на рэкет, но и на рэкете его мысль не задерживалась, потому что, думал он, для рэкетиров засылать лжеследователя — слишком вычурно и, главное, непонятно зачем. «А для кого не вычурно?» — задал Олег Мартынович себе вопрос, и вдруг до него дошел, как ему показалось, истинный смысл пожелания Майзеля, что лучше бы уж «Прозой» занялась милиция.

Точно, как же он сразу не догадался?! Было, ох было в этом Вачаганском что-то гэбэшное! Любимов подскочил в кресле и взмахнул руками, как бы отталкивая формирующийся из воздуха светлый образ железного рыцаря революции Феликса Эдмундовича Дзержинского. В то, что Игоряинов занялся шпионажем, он не мог поверить и в страшном сне, а вот в то, что в КГБ, пусть даже и поменявшем название, работают сплошные идиоты, верил охотно. От идиотов же, как справедливо полагал Олег Мартынович, можно ждать чего угодно.

Поле  для  гэбэшных  фантазий  существовало  избыточное:  оба  руководителя  «Прозы» обожали ездить в заграничные командировки — на книжные ярмарки, конференции, стажировки и «для установления деловых контактов»; причем Игоряинов был всеяден и старался не упустить возможность побывать в новой стране, а Любимов предпочитал Штаты и Германию. В Штатах у него жил сын, уже получивший американский паспорт, а в Германии имелись некоторые финансовые интересы. Щекотливость ситуации состояла в том, что, хотя эти интересы были напрямую связаны с «Прозой», о них знал (в той части, в какой ему полагалось знать) лишь главбух Дмитрий Иванович Куланов. Игоряинов кое о чем догадывался, но с квазиаристократической брезгливостью делал вид, что все это его совершенно не касается.

Итак, наконец-то Олег Мартынович нашел достойную внимания версию происходящего. Единственный плюс этой версии был в том, что она вряд ли могла грозить ему обвинением в гибели Игоряинова. «Спасибо и на этом», — подумал он, желчно улыбнулся и продолжил мерить шагами кабинет.

Выходило, что они с Игоряиновым товарищи по несчастью и несчастье это весьма значительно. Правда, у Игоряинова было одно серьезное преимущество: с ним несчастье уже случилось; а перед Любимовым разверзалась неизвестность, и он неожиданно поймал себя на том, что завидует исчезнувшему президенту. Ему стало стыдно и беспокойно от мысли, не проявил ли он в эти суматошные дни беспричинной мягкости, свидетельствующей о трещинах в характере, либо, наоборот, чрезмерной жесткости, свойственной брутальным натурам. Ко всему прочему Олег Мартынович еще и боялся показаться смешным.