Очерки из истории канонического права XI–XII вв.: Ансельм Луккский, Феодор Вальсамон, Нерсес Лампронский

Многие титулы, встречающиеся в заглавии канонов, недвусмысленно объясняли привлечение того или иного документа тем, что он подтверждал принципы григорианской реформы, и византийские каноны не были в данном случае исключением. Наиболее показательны в этом смысле титулы первой книги «Собрания канонов». В частности, в заглавии к одному из отрывков из творений св. Григория Великого встречается следующее утверждение: «Quod in una catholica ecclesia, apostolicae sedi subiecta, Vera Christi hostia immolatur»[195]. Выше уже было отмечено, насколько радикально подобное утверждение противоречило, с одной стороны, учению блаженного Августина о границах Церкви, а с другой – учению о границах Церкви Трулльского Собора, акты которого все-таки были подписаны папой Иоанном, несмотря на известные оговорки. Действительность таинства ставилась Ансельмом, в очередной раз, в зависимость от юрисдикции. Кроме того, как явствует из титула, Ансельм говорил даже не об общении «communio» с Римским епископом как о критерии принадлежности к Католической церкви, а о подчинении «subiectio», подчеркивая исключительность юридического критерия в определении границ Церкви. Последнее обстоятельство свидетельствует о кардинальном отличии восприятия Ансельмом древних византийских канонов от того, как они воспринимались в Константинопольской Церкви и вообще на христианском Востоке. В этом отношении формулировка, предложенная в наше время в «Кодексе канонического права восточных Церквей», в гораздо большей степени соответствует традиционной восточной богословской терминологии[196]. Следующим каноном Ансельм аргументировал вышеуказанный тезис выдержкой из письма св. папы Льва Великого, в котором Римский епископ еще в V в. обосновывал верховенство и авторитет преемников апостола Петра в вопросах веры. Ансельм обобщил содержание письма в следующем титуле: «Quod ab apostolica sede fidei Veritas est inquirenda tamquam ab ipso Petro, qui fidei plenitudinem breviter complexus est dicens: Tu es Christus»[197]. И далее, в качестве исторического примера, иллюстрирующего то, как осуществлялся авторитет Римского епископа в древней Церкви, Ансельм привел ряд документов эпохи Первого Вселенского (Никейского) Собора – петицию Осия Кордубского от лица Собора и послание египетских епископов во главе с Афанасием Александрийским Римскому епископу. Точно таким же образом Ансельм ссылался на прецедент Четвертого Вселенского (Халкидонского) Собора, как на пример того, насколько важно хранить общение с Римским епископом, ибо «… Dioscorus non est dampnatus propter fidem, sed quia in dominum papa Leonem fecit excommunicationem»[198]. Действительно, именно так о Диоскоре Александрийском, который исповедовал монофизитскую христологию, высказался архиепископ Константинопольский Анатолий на пятом заседании Халкидонского Собора. Для Ансельма слова Анатолия Константинопольского были доказательством того, что он – верный и послушный сын Римской Церкви – осудил на Соборе перед папскими легатами нечестивого епископа Александрии, посмевшего осудить наместника Христова. Подлинного контекста эпохи, исторических реалий, связанных с Халкидонским Собором, Ансельм, вероятнее всего, просто не знал. Действительно, именно папа Лев, как известно, предложил Халкидонскому Собору наиболее удачную христологическую формулу, ставшую основной для соборного Ороса. К тому же папа Лев обладал колоссальным духовным авторитетом именно как преемник апостола Петра, что признавали Медиоланский Собор 451 г. и тот же Халкидонский Собор. Однако совершеннейшая каноническая самостоятельность Константинопольской Церкви проявилась на Халкидонском Соборе в полной мере тогда, когда 28-м каноном была проведена реформа «пентархии» и Константинопольскому архиепископу даровались права чести, равные правам Римского епископа. Причем в каноне говорилось о том, что прежние преимущества перед остальными архиепископами Римский архиерей имел по причине того, что Рим был старой столицей империи. Теперь же архиепископу нового Рима надлежало даровать такие же преимущества. О «преемстве Петра» в каноне Халкидонского Собора не говорилось ни слова и, хотя папа Лев был возмущен каноном и отказался его признавать, в Константинопольской Церкви, а также в других православных восточных Церквях 28-й канон получил авторитет наравне с остальными. Поскольку св. Лев Великий не признал 28-й канон, он не был включен Дионисием Малым в перевод канонов Собора на латинский язык и просто не был известен Ансельму Луккскому. Впрочем, даже если бы он и был ему известен, вряд ли бы Ансельм уделил ему внимание, ибо в вопросах экклезиологии, там, где речь шла о первенстве Римской Церкви, он был верным учеником Александра II и Григория VII. Поэтому для Ансельма Луккского традиционалисты в Италии – как приверженцы Кадала, так и сторонники Гвиберта – были не только раскольниками, узурпирующими епископскую кафедру, но схизматиками и врагами всей Церкви, ибо они восставали против наместника Христа. Вряд ли Ансельм осознавал принципиальную разницу между ними и византийскими христианами также, как и Григорий VII, хотя последний, а вслед за ним и Урбан II были к Константинопольской Церкви более снисходительны. «Собрание канонов» Ансельма, за исключением его учения о таинствах и о сакраментальных границах Церкви, в конечном итоге стало апофеозом выражения римско-католической экклезиологии.