Очерки лондонских нравов (старая орфография)

Кто можетъ высказать тоску тхъ долгихъ томительныхъ часовъ, когда единственный звукъ, поражающій слухъ больного — это несвязный бредъ другого больного, сндаемаго пламененъ горячки, или невнятныя слова молитвы, произносимой умирающимъ? Кто кром тхъ, которые испытали это, можетъ представить себ чувства одиночества и унылой печали, этого неизбжнаго удла несчастныхъ, оставленныхъ во время ужасной болзни на руки чужихъ людей? кто кром матеря, жены или дочери такъ нжно отретъ холодный потъ съ лица страдальца или поправить ему жосткой изголовье?

Подъ вліяньемъ такихъ размышленій мы отворачивались, завидвъ больницу, и быстро уходили по опустлымъ улицамъ. Грусть, которую испытывало тогда наше сердце, нисколько не уменьшалась при вид жалкихъ созданіи, изрдка попадавшихся намъ на встрчу. Каждому изъ насъ извстно, что госпиталь есть мсто прибжища и успокоенія множества бдняковъ, которые безъ этого заведенія должны бы умереть на улиц; но каковы должны быть чувства отверженныхъ бродягъ, когда имъ придется слечь на одръ болзни; безъ всякой надежды на выздоровленіе? Если несчастную женщину, которая бродитъ по тротуарамъ далеко за полночь, и жалкую тнь мужчины, призракъ нищеты и пьянства, которая ищетъ пріюта себ на ночь въ какомъ нибудь уголк, прикрытомъ отъ дождя если ихъ ничто не привлекаетъ въ этой жизни, то можетъ ли въ ней оставаться что нибудь, на которое они могли бы оглянуться при кончин? Станутъ ли они заботиться о спокойномъ кров и мягкомъ лож, когда въ ихъ душ пробуждаются воспоминанія о позорной жизни ихъ, когда, раскаяніе для нихъ непонятно и сожалніе рождается слишкомъ поздно?

Нсколько мсяцевъ тому назадъ, мы безъ всякой цли бродили по Ковентъ-Гардену, какъ вдругъ вниманіе наше привлечено было весьма замчательной наружностью буяна, который, не соглашаясь принять на себя трудъ прогуляться въ полицію, на томъ основаніи, что не иметъ къ тому ни малйшаго расположенія, былъ посаженъ на тачку и отвезенъ туда, къ величайшему восторгу зрителей, но, повидимому, къ крайнему прискорбію съ его стороны.

По какому-то странному влеченію, мы никакъ не могли удержаться отъ того, чтобъ не вмшаться въ толпу любопытныхъ и ни войти въ контору, вмст въ привезеннымъ буяномъ, съ двумя полицейскими и такимъ множествомъ зрителей, сколько контора могла помстить въ себ.

За ршоткой сидлъ судья и тотчасъ же приступилъ къ допросу. Преступника обвиняли въ побояхъ, нанесенныхъ женщин. Нсколько лицъ, формальнымъ образомъ подтвердили это обвиненіе; и въ заключеніе прочитано было донесеніе врача изъ сосдняго госпиталя, въ которомъ описано было свойство нанесенныхъ побоевъ и предположеніе о сомнительномъ выздоровленіи женщины

Со стороны присутствующихъ сдлано было нсколько возраженій касательно личности обвиняемаго — вслдствіе чего положено было отправиться въ восемь часовъ вечера въ госпиталь, чтобъ отобрать показанія отъ больной, взявъ туда и преступника. При этомъ ршеніи лицо обвиняемаго покрылось мертвенной блдностью, и мы видли, какъ онъ судорожно схватился за ршотку. Его выведи вонъ, и надобно сказать, что во все время допроса онъ не сказалъ ни слова.

Мы чувствовали крайнее желаніе присутствовать при этой очной ставк, хотя не умемъ сказать, почему именно: мы заране знали, что сцена будетъ непріятная. Для насъ нетрудно было получить позволеніе войти въ госпиталь, и мы получили его.

Когда мы явились въ госпиталь преступникъ уже находился такъ, и, вмст съ конвойнымъ, ожидалъ въ маленькой комнат нижняго этажа прибытія судьи. Руки его были скованы, и шляпа совершенно закрывало его глаза. По чрезвычайной блдности и безпрестаннымъ подергиваніямъ мускуловъ, легко можно было видть, что онъ страшился за послдствія. Спустя немного времени, госпитальный докторъ привелъ въ маленькую комнатку судью, писца и еще двухъ молодыхъ людей отъ которыхъ сильно несло табакомъ; а спустя нсколько минутъ, въ теченіе которыхъ судья усплъ пожаловаться на страшную стужу на двор, а докторъ — объявить, что въ вечерней газет ничего нтъ новаго, намъ объявили, что все приготовлено, и мы отправились въ «отдльную комнату», гд лежала больная.

Тусклая свча, горвшая въ довольно обширной комнат, скоре увеличивала, нежели уменьшала страшный видъ несчастныхъ больныхъ. Они лежали въ постеляхъ, разставленныхъ въ два продольные ряда по обимъ сторонамъ комнаты. Въ одной кровати лежалъ ребенокъ, въ другой — обезображенная женщина, которая подъ вліяніемъ страшныхъ страданій судорожно комкала въ рукахъ одяло; на третьей лежала молодая двушка, и уже, по видимому, въ томъ безчувственномъ состояніи, которое такъ часто бываетъ предвстникомъ смерти; ея лицо обагрено было кровью, грудь и руки перевязаны. Дв или три кровати оставались пусты, и ихъ владтели сидли подл нихъ съ такими глазами, что страшно было встрчаться съ ихъ взглядами. На лиц каждаго выражались душевная пытка и страданія.