Очерки поэтики и риторики архитектуры

Какой же фасад считался парадным – южный, к которому подъезжали в экипажах, или западный, от которого простирается в сторону Большого Трианона широкая длинная аллея с партерами? Ответ зависит от ролевого амплуа хозяйки виллы. Для встречи гостей существует южный фасад, но когда они оказываются в ее собственном мире, в ее власти, парадным становится западный. Он почти таков же, как северный, с такими же расходящимися в стороны лестничными маршами, но вместо пилястр здесь – колонны. Однако входа внутрь с этой стороны нет. Так своеобразно воспроизводит Габриэль характерную для итальянских вилл (и для возникшего из виллы Версальского дворца) поэтику пронизываемого осью симметрии пограничного павильона-преграды между публичной и приватной зонами: в Малом Трианоне эта ось переломлена под прямым углом, вилла непрозрачна, ее публичная и приватная жизнь обособлены друг от друга. Юго-западная терраса маскирует разницу уровней участка417 и, вместе с тем, закрепляет размежевание публичной и приватной зон Малого Трианона.

Аристократический адресат виллы, ее квадратный план, ее размер (24 на 24 метра), три этажа, выступ средней части фасадов – знай я только эти характеристики Малого Трианона, я бы подумал, что Габриэль копировал виллу Ротонда. Мог ли он знать произведение Палладио? Не только мог, а обязан был знать хотя бы по трактату великого итальянца. Не является ли Малый Трианон контритальянской декларацией, какой в свое время был Шамбор? Вилла, построенная для маркизы де Помпадур, не прячется за портиком, не выдвигает вперед всходы на бельэтаж, не велит поднимать взгляд к завершениям фронтона и купола, ибо нет у нее ни портика, ни высокой лестницы, ни фронтона, ни купола; ее фасады различны, пилястры и колонны объединяют верхние этажи, а стенки террас разграничивают ближайшее окружение. Все не так, как у Палладио.

Еще резче контритальянство Габриэля проявляется, когда сравниваешь планировку интерьеров piano nobile виллы Альмерико и бельэтажа виллы Помпадур. В центре итальянской виллы находится самое крупное парадное помещение; в сердцевине французской – ванная комната размером три на три метра. Итальянец располагает внутренние стены в соответствии с членениями фасадов – француз озаботился этим только в протянувшейся вдоль западного фасада анфиладе передней, столовой и Малого зала и сделал столовую главным залом виллы (побочный аргумент в пользу этого фасада, как главного). Палладио совместил оси окон и анфиладных дверей – Габриэль спланировал бельэтаж так, что ни одна из оконных осей (а их тут десять) не дает сквозного визуального просвета: сквознякам не разгуляться. На piano nobile виллы Ротонда есть четыре комнаты с отношением длинной стороны к короткой более полутора к единице; на бельэтаже Малого Трианона таких комнат только две: очевидна забота архитектора о комфортных пропорциях помещений. Помимо обычных парадных и приватных покоев, обращают на себя внимание библиотека в бельэтаже и бильярдная в юго-восточном углу нижнего этажа.

Внешний облик Малого Трианона в гораздо большей степени подчинен отношениям формального порядка (прежде всего симметрии), нежели интерьер. Его фасады – четыре разных маски, архитектурными средствами выдерживающие единую линию аристократического этикета. В интерьерах же главной ценностью оказывается не столько общий bon ton (хотя, конечно, в парадных помещениях это очень важно), сколько возможность обитателей и гостей вести себя непринужденно. Отсюда планировка интерьеров, не считающаяся с формальным порядком фасадов.

Шарлоттенхоф

В Шарлоттенхофе, «английском» парке на южной окраине Сан-Суси в Потсдаме, есть своя Древняя Греция и свой Древний Рим. И то и другое – совместное творение прусского кронпринца Фридриха Вильгельма418 (благодаря ему, как мы помним, на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге высится колонна, а не обелиск) и его друга Карла Фридриха Шинкеля. О Греции вспоминаешь перед построенной в 1826–1829 годах виллой. О Риме – в Римских банях, появившихся на берегу Рыбоводного пруда в 1829–1840 годах.

Трехсотметровой длины дорожка между ними вьется вдоль берега – уж не Средиземного ли моря? Но вряд ли кронпринц согласился бы с такой гиперболой. В Шарлоттенхофе, подаренном ему отцом, королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом III, он хотел видеть себя вместе с женой, Елизаветой Баварской, как бы в Сиаме, ибо, по тогдашним представлениям европейцев, не было на свете страны свободней и прекрасней Сиама.