Очерки поэтики и риторики архитектуры

Если же пойти по коридору вправо, он выведет к выходу на упомянутую служебную площадку, а затем, продолжая расширяться и опять-таки внезапно понизившись вдвое, приведет в столовую с круглым столом и тремя стульями: вилла рассчитана на пребывание трех персон. С левой стороны – дверь в ателье, которую мы видели там под балконом, а прямо – та самая лестница. Хотя у нее есть перила, сорокапятиградусный уклон говорит, что хозяева виллы и тот единственный избранник, который сможет на ней погостить с ночевками, должны быть в очень хорошей физической форме. Еще труднее будет спускаться! Собравшись с духом, цепляясь за поручни, совершаем восхождение – и не напрасно, ибо там становится понятно, почему Сэдзима почтила девяностолетнего мэтра американской архитектуры именно этим, а не каким-то другим своим произведением.

На лестничной площадке за дверьми слева и справа находятся спальни хозяев и гостя. Если что и есть в этих комнатах необыкновенного – криволинейность плана. У обеих есть дверки для выхода на балкон, откуда можно обозревать ателье. А прямо перед нами – ничем не огражденный санузел. Войдя в него, мы оказались в южном клиновидном отростке виллы и теперь понимаем, что в массивной опоре, на которую он опирается, спрятаны трубы. Две раковины, за ними ширма. Отодвинув ее, оказываемся в уборной. Идем дальше к простенку на половину ширины помещения с проемом в ванную комнату, закрытую еще одной ширмой. За ней-то и открывается причина, побудившая Сэдзиму презентовать МоМА этот проект: хотя над самой ванной есть большое окно, вся торцевая стена – стеклянная! Допустим, приехали мы на виллу и хотим расслабиться, понежиться в ванне, любуясь лесом. Следовательно, выбираем светлое время. Что делать со стеклянной стеной, за которой мы при взгляде снаружи – как в витрине? Надо либо надеяться, как надеялись Мис и Филип Джонсон, на отражающие свойства стекла, либо, если надежда слаба, – возиться с занавеской, либо, наконец, отбросить предрассудки и условности.

Я думаю, что предоставить обитателям виллы нормальные спальни, но при этом с такой эпатажной смелостью превратить ванную в напоминание о стеклянном павильоне, – это контр-Джонсон. В Нью-Кейнене, как мы помним, тахта на виду, но показываться публике голым Джонсон не осмеливался.

Собирая в интернете материалы о вилле, я случайно наткнулся на изображение флага городка Татешима, в округе которого она находится. На зеленом поле кольцо, в которое эксцентрически вписано меньшее кольцо; сверху они разомкнуты, а снизу, где расхождение между ними максимально, пронизаны клином, острие которого находится в центре малого кольца (правда, клин не выступает за границу внешнего кольца). Если эмблема сочинена после 1994 года, можно предположить, что художник использовал схему виллы Сэдзимы, и, значит, она принята местными властями как самое что ни на есть свое. Зеленое поле – лес, белизна не требует пояснений. Если же (что кажется мне вероятнее) эмблема существовала до проекта виллы, то она дала архитектору импульс, в котором форма неразрывно слита со значением, ибо, развив форму эмблемы в плане виллы, Сэдзима утверждает: вилла буквально выросла из этого места.

Может быть, мое предположение и неверно. Но по словам самой Сэдзимы, круглая, бесфасадная форма виллы выражает переживание никак не ориентированного однообразия, навеваемого на нее окружающим лесом512. В этом смысле вилла – средоточие леса. На макете в МоМА лес занимает неизмеримо больше места, чем маленький кружок виллы513. Однако местом, в котором обитатель виллы может всецело отдаться этому переживанию, является не та или иная комната из тех, что опоясывают ателье, а только само ателье. Чтобы всецело сосредоточиться на осмыслении грандиозного однообразия леса, надо не смотреть на него сквозь оконный проем, а погрузиться в медитацию в изолированной от леса белой пустоте. Стремясь усилить островную обособленность ателье, Сэдзима окружила его кольцом разнообразных помещений, как потоком, полным динамики сужений и расширений, резких перепадов высот, редких и тем более резких вспышек оконного света в сумраке, сложных и неожиданных форм. Благодаря этому молочно-белая внутренняя пустота виллы воспринимается как эквивалент совершенного покоя, как нуль свойств, из которого духовная работа рождает художественные образы. Как у Макушинского: «Не внешним, но внутренним зрением видел он это внешнее, эти горы, этот снег, эти сосны; как будто он одновременно сидел здесь, внутри, в одиночестве и покое дза-дзена, и был там, снаружи, среди этих снегов и сосен»514.