Очерки поэтики и риторики архитектуры

В ту эпоху городская застройка еще не подходила к Гравенстену так близко, как нынче. Замок отчужденно взирал на город с других берегов Лиса и Ливе, и нам сейчас трудно представить, насколько же странным, далеким от чего бы то ни было привычного казалось горожанам это чудовище в каменном панцире, от которого в любой час можно было ждать беды. Под конец XIX века дома приблизились к замку на нынешнее расстояние, самые смелые стали лепиться снаружи к его стенам, унижая его рыцарское достоинство, и застарелая ненависть горожан к одряхлевшему символу насилия едва не стала причиной его сноса. К счастью для Гравенстена, пассеистический романтизм проник в сознание интеллектуальной элиты Гента и с 1894 года началась его реставрация под руководством архитектора Йозефа де Вале. В 1907 году Гравенстен открыли для публики, чья ненависть сменилась любопытством к памятнику старины. Моментом рождения его нового, туристического статуса стала проходившая в Генте Всемирная выставка 1913 года. Благодаря трагическим событиям 1914 и 1940 годов Гравенстен превратился в памятник национальной гордости: где еще в Северной Европе вы найдете замок, в равной степени сконцентрировавший в себе все, чем должно быть наделено родовое гнездо могущественных феодалов, – отчужденность, тайну, опасность?

Город окружил его так, что только с трех мест замок можно увидеть целиком: от видовой площадки с Сент-Видостраат через водную гладь Ливе; от моста через Ливе на Бургстраат; с выхода улицы Гельмунт на площадь Сент-Феерлеплейн. Расстояние, с которого его видят во всех трех случаях, не превышает пятидесяти метров, тогда как для охвата неподвижным полем зрения нужно по меньшей мере сто двадцать. Поэтому Гравенстен кажется громадным. Вы видите только фрагменты громады, переводя взгляд с одного фрагмента на другой, и, когда вы таким образом осматриваете его, непрерывно сменяет друг друга множество форм, сложенных из грубых темно-серых камней: вот завершаются зубцами круглые вертикальные башенки, нависающие над контрфорсами, и узкие, кажущиеся высокими простенки между ними; вот машикули под башенками, устроенные в виде архивольтов, перекинутых с контрфорсов на простенки; вот обрывающийся прямо в воду дальний край стены, которая кажется не овальной, а граненой из‐за вертикальных полос света и тени; вот возвышается выдержанный в таких же формах верхний край «подавляющего своей чудовищной величиной» донжона364; вот единственная, к счастью, башня под конической крышей, которая выглядит неуместной французской цитатой в левантийском крестоносном контексте; вот зажатый между гранеными башнями зев ворот с крестообразным окном капеллы, зияющим чернотой высоко-высоко над проемом… В сменяющих друг друга контрастах простых форм, сложенных из тяжелых, грубо обколотых камней, мне видится разгадка грандиозности небольшого сооружения. Риторичность этого произведения архитектуры оправдана не столько функционально, сколько психологически: Гравенстен не столько замок, сколько убедительная каменная картина замка. Убедительная настолько, что Мис ван дер Роэ считал это строение достойным подражания образцом совершенного соотношения цели и материального воплощения365. Не ясно, правда, видел ли он цель строителей Гравенстена в создании неприступной цитадели или в создании образа неприступности.

«В галереях и коридорах стены источают многовековой могильный холод. Камни, из которых сложены они, вблизи оказываются циклопических размеров, будто строили замок не обычные смертные. Многие комнаты похожи на темницы – глухие каменные ямы, почти лишенные света», – пишет Михаил Герман366, и воображение дорисовывает его романтическое описание Гравенстена картиной из Вальтера Скотта: «Тюремный подвал замка, находившийся глубоко под землей, глубже, чем дно окружающего рва, и потому там было очень сыро. Свет проходил туда лишь через одно или два небольших отверстия, до которых пленник не мог достать рукой. Даже в яркий полдень эти дыры пропускали очень мало света, и задолго до захода солнца в подвале становилось темно. Цепи и кандалы, оставшиеся от прежних узников, висели по стенам темницы. В кольцах одних кандалов торчали две полуразрушенные кости человеческой ноги, словно здесь один из заключенных успел не только умереть, но и превратиться в скелет»367.

Кастель дель Монте