Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

Деревянные болванчики были приняты за «кумирских богов» (идолов), о которых нижегородцы слышали еще от дедов.

Большие толпы собирались у церкви Николы на Торгу и близ воеводской избы в кремле (сгорела в начале XVIII столетия), где были выставлены «кумиры». Горячие головы высказывали предположение, что царь и бояре перешли в «басурманскую веру» и теперь всех заставят поклоняться идолам.

Более трезвые и рассудительные, возражая против «немецкой» одежды, указывали на ее непригодность для русского климата. «Наша матушка-зима не потерпит кургузого кафтана».

Поговорили, поговорили нижегородцы между собой да и решили… не исполнять царского распоряжения.

Не тут-то было! Через полгода пришла добавка к указу: «…буде кто после сего его, великого государя, указу станут носить русское платье и с тех людей в воротах (городских) целовальникам брать пошлину — с пеших по 15 алтын и две деньги (50 копеек), а с конных по два рубля».

Положение для горожан становилось затруднительным, но и тут находились смельчаки, которые все-таки не расставались с привычной одеждой. С такими приказано было поступать круто: ставили среди улицы на колени и обрезали полы в уровень с землею. Это была казенная мера длины французских и саксонских кафтанов.

Правительство понимало необходимость коренных изменений в быту. Следующая петровская реформа касалась одной из важных сторон семейно-брачной жизни.

Для русской женщины XVII века считалось неприличным появляться в мужском обществе и принимать участие, например, в пиршествах и увеселениях. Для женщин существовал только свой домашний круг: общество мужа, отца и родственников.

В доме каждого не только богатого, но и достаточного русского было особое отделение — терем, обычно в верхнем этаже дома, под чердаком или прямо на чердаке. Здесь жили женщины и дети. Из терема женщины выходили только на двор гулять и по праздникам за пределы двора — в церковь.

Жених в первый раз видел лицо невесты только накануне свадьбы. Да и то на короткий момент. Она подавала гостям, среди которых находился жених, с поклоном на подносе вино. Совершив этот обряд, немедленно удалялась опять на свою половину.

В 1702 году царским указом предписывалось: за шесть недель перед свадьбой быть «обручению». Жених и невеста должны познакомиться и до «венчания» часто видеться и разговаривать Между собою. Окончательное совершение брака допускалось только с обоюдного согласия.

Настал конец русскому женскому затворничеству! Молодежь обоего пола радовалась, но… настала очередь печалиться взрослым мужчинам, особенно старикам. В 1703 году царь-реформатор объявил войну… бороде. Той бороде, которая в известном смысле была исторической и религиозной реликвией.

Древние славяне брили подбородки, оставляя усы. Ношение бороды началось на Руси с XIV–XV веков. В XVII столетии бороды носили повсеместно, этого требовал обычай. Бороду растили, холили и берегли. Нередко борода отращивалась ниже пояса. Тогда ее складывали в мешочек, носили за пазухой…

Царский указ повелевал: «…для славы и красоты государства брить бороды и усы всех чинов людям, опричь духовного звания, церковных причетников, извощиков и крестьян».

Прочитав распоряжение о брадобритии, нижегородцы стали в тупик. Всего каких-нибудь двадцать лет назад высшая церковная власть признавала русскую бороду неотъемлемой принадлежностью взрослого мужчины. При царе Федоре Алексеевиче патриарх Иоаким проклинал «еллинский, блуднический, гнусный» обычай брадобрития. Иоаким лишал права входить в церковь не только тех, которые брили бороды, но и тех, которые с бритыми людьми общение имели. Преемник Иоакима Адриан издал красноречивое послание против бритья бород, «еретического безобразия, уподобляющего человека котам и псам». Послания духовных иерархов казались нижегородцам убедительнее распоряжений гражданской власти.

Собираясь сопротивляться «еретическому» указу, горожане решили посоветоваться с митрополитом Исаией. Гурьбой отправились на архиерейское подворье с вопросом: «Как ты велишь? Приказывает нам начальство бороды брить, а мы готовы головы наши за бороды положить. Лучше нам пусть отсекутся наши головы, чем бороды обреются». Митрополит дипломатично ответил: «Чада мои! Поступайте как совесть велит, но памятуйте, что отрезанная борода еще может вырасти, а голова, снесенная прочь, уже не прирастет…».

Часть людей последовала совету митрополита, но большинство оставалось в раздумье.

Петру донесли, что нижегородцы правдами и неправдами стараются уклониться от исполнения приказа. Последовало тайное распоряжение воеводе Леонтьеву. В один из праздничных дней церкви, переполненные молящимися горожанами, были окружены отрядами стрельцов. Солдаты схватывали каждого бородача, выходящего из храма, и тут же молниеносно отхватывали усы и бороду.

В толпе народа послышались крики, вопли. Остриженные поднимали с земли клочья волос и прятали их на груди, жены голосили, дети визжали.

Крупное событие иного рода произошло в Нижнем Новгороде 1 мая 1706 года.