Но какое бы количество людей ни отнимали от дома, от сохи, от родителей и близких — по всем нижегородским селам и деревням стоял стон и плач великий. Неограниченный срок службы с ее тяжестью вселял ужас. Человек, уйдя солдатом из родных мест, пропадал на всю жизнь. В деревню возвращались только старики, калеки и увечные. В солдаты боялись идти еще и потому, что они подвергались в казарме бесчеловечному обращению и не каждый день бывали сыты.
Набор рекрутов в Нижнем происходил по раз установленному Петром порядку. Никакого поголовного осмотра и выбора годных для армии людей правительство не производило. Отбирать рекрутов предоставлялось крестьянскому «миру» и крестьянским начальникам в государственной деревне, помещику в своей вотчине, городским властям среди мещан и ремесленников. Отобранные рекруты доставлялись в «рекрутское присутствие» для осмотра и приема. Лиц, стоявших на рекрутской очереди, задолго до набора держали взаперти, а на медицинский осмотр в губернском городе их привозили с караульными.
Рекрутам при наборе выдавалось вперед двухмесячное жалованье — один рубль. Сейчас же по выдаче целкового в правую руку на левой накладывалось клеймо, или, как тогда говорили, «пятно». «Пятнали» людей особые, обученные этому делу мастера. В коже тыльной части ладони, у большого пальца, острым шилом накладывали четыре отверстия, образующие крест. Ранки натирали порохом, после чего зажившее место надолго сохраняло рисунок. Клеймение русских рекрутов производилось систематически восемь лет, а затем было отменено.
Но вместо клеймения придумали другое средство, чтобы опознать при побеге. Принятому при наборе (признанному годным) немедленно выбривали на голове, повыше лба, квадратную площадку. Людям, забракованным при наборе, тут же выбривалась такая же площадка на затылке около шеи. Цирюльник со своими инструментами присутствовал на осмотре призванных людей и быстро приступал к действиям после возгласа члена приемной комиссии: «лоб!» (годен) или «затылок!» (не годен).
В нижегородской губернско-административной практике отмена клеймения рекрута вызвала довольно значительные злоупотребления, сделавшиеся затем предметом некоторого правительственного внимания.
Боясь ответственности за рекрутские побеги, местные власти придумали ни много ни мало как заковывать отправляемых на службу рекрутов в кандалы или запирать в колодки. После прихода второй такой партии в Москву Сенат занялся расследованием, которое и запечатлено было в его «приговорах» за 1714 год: «А в нынешнем 1714 году отправлены из Нижегородской губернии с отводцем Михаилом Доможировым рекрутов 604 человека, которые приведены к Москве не по указу, а в колодках. Офицер Доможиров в Канцелярии Сенатского правления показал: тех рекрут он в Нижнем принял по приказу ландрихтера Тимофея Кутузова у подьячего Григория Малкова в колодках, и в чем принял, в том и вел».
Малков, привезенный арестованным в Сенат, оправдывался тем, что урядники в уездных местах получили рекрутов уже забитых в колодки и таких доставили в губернский город. Притянутый к ответу нижегородский вице-губернатор князь Путятин сообщил, что рекрутов набрали и заперли в колодки еще до разделения Нижегородской и Казанской губерний по приказу казанских властей, которые числились старше нижегородских. Казанские военные власти к тому времени сменились и выехали в другие места службы, а новые офицеры резонно заявили, что за прежних они не ответчики.
В конце 1714 года Сенат констатировал, что «по оному делу виновных не найдено», и постановил «предать дело руце божьей».
Другое рекрутское дело, показывающее печальную судьбу молодого нижегородского солдата Сергея Григорьева, рассматривалось в Сенате в 1715 году. В доношении стряпчего Мерлина написано, что он вел из Нижегородской губернии в С.-Петербург рекрутных солдат десятого набора (1714 г.) 1003 человека и одиннадцатого набора (1715 г.) 338 человек. «…Идучи дорогою и по приезде в С.-Петербург бежало в разных числах 10 набора 403 человека, 11 набора 124 человека, да два человека умре. За тем в остатке ныне налицо из бывших 1341 всего 815 человек».