Множатся и растут на глазах документы и материалы, официальные акты и показания, данные под присягой.
Высокие судьи и храбрые офицеры, которые рисковали жизнью, чтобы защитить как могли отступление и исход румын, своими глазами видели бесчисленные акты жестокости, убийства невинных, забрасывание их камнями под улюлюканье [толпы].
Все эти гнусные и преступные действия совершило неистовое еврейство, чьи волны ненависти разбушевались, как будто по невидимой команде.
Откуда столько ненависти?[591]
Знаменательно, что, когда Н. Йорга писал эту статью, армия уже собирала документы, которые опровергали обобщения наподобие вышеприведенных.
Согласно докладу румынского Генерального штаба, например, от июля 1940 г., во время эвакуации потери румын составили пять офицеров, из которых двое застрелились, двоих застрелили русские, одного застрелили жандармы, «когда он бежал» (другие обстоятельства не указывались)[592]
. Но отчеты прессы, подобные тому, что процитирован выше, уже создавали в стране «сильное антисемитское течение», как утверждал И. Худицэ, проехавший на поезде от Бухареста до Констанцы и слышавший разговоры пассажиров, которые обсуждали события в восточных провинциях. Во всем происходящем там они все как один обвиняли евреев[593].И всё же нельзя отрицать, что накануне занятия регионов Советами многие евреи Бессарабии (и, возможно, Буковины) были настроены прокоммунистически и были счастливы увидеть Красную армию, вступающую на территории провинций[594]
. Но выражение – зачастую вместе с другими местными жителями – просоветских симпатий в июне 1940 г. – это не то же самое, что нападения на отступающих румын, в которых обычно обвиняли евреев. Таких нападений или не было вовсе, или же было гораздо меньше, и уж конечно, отдельные случаи никак не могли оправдать антисемитскую истерию.Несколько психологических факторов объясняют тенденцию румынской армии преувеличивать участие евреев в антирумынских манифестациях и актах насилия по отношению к отступающим войскам. Во-первых, это убеждение, что евреи были враждебными элементами, постоянно плетущими заговоры против Румынии: эта тенденция соответствовала глубоко укоренившемуся в войсках антисемитизму. Во-вторых, возмущение по поводу того, что евреи вдруг появлялись «везде и всюду», а не сидели по домам, как им полагалось согласно общественным нормам межвоенной Румынии. В-третьих, это была необходимость объяснить тот невыносимый факт, что бессарабское население, если не всё, то значительная его часть, радовалось уходу румынских войск и властей, а не сожалело об этом[595]
. Следующий пример в достаточной мере иллюстрирует это последнее предположение. Командир 6-го кавалерийского полка, полковник К. Берлеску, доложил следующее:За всё время, когда мы прошли Бессарабию от Бричан и до Прута, все сельчане вышли на обочину дороги или к опушке леса и затаились, ожидая, как хищные звери, чтобы подъехали советские танки и разоружили наши части, раздавая им все материалы, какие у нас имелись. <…> Отношение крестьян, в основном румын, оставило у нас печальную память. Они были первыми, кто, при поддержке советских танков, забрали у нас часть материалов, лошадей и багажа.