Од

Так много писем подлинных, что к ним

добавить лишний лист совсем не трудно,

а Петин почерк нарисую так,

что он бы сам признал перо и руку!

Берсентьев

Ну хорошо…

Ланская

Ты в деле.

Берсентьев

Да, конечно.

Я не смогу одну тебя оставить.

Ланская (смотрит на Берсентьева пристально)

А ты ведь ждал меня.

Берсентьев

Конечно, ждал.

Давай по старой памяти.

Ланская

Давай.

      ИНТЕРМЕДИЯ

Берсентьев и женский голос

Мертвящая скука,

привычная страсть –

о ней бы ни звука,

поскольку стряслась

позорно и поздно,

обиды не скрыть,

все клятвы на воздух,

на всю его прыть.

Час от часу крутит

сплошная метель,

в белеющей мути

дверь рвется с петель.

Снега затяжные

три ночи, три дня.

Дожди обложные

смывали с меня

последние краски,

готовили бел

плат лечь без опаски

под ноги тебе –

чтоб в дом возвратилась

тоску тосковать,

где стол и два стула,

готова кровать,

где водки немного,

а ватник надеть,

то и, слава Богу,

с тобой дотерпеть

до самой мы сможем

до светлой весны.

Не надо, Сережа,

мы будем честны:

мне некуда деться

в проклятой стране,

где с самого детства

дарованы мне

тугие печали

в растленную плоть,

где в раны влагали

мне соли щепоть.

Когда расставались,

бежала когда,

я думала: малость

отстанет беда,

под сенью иною,

под папским крестом

останусь живою,

привыкну. И что?

Российскую совесть

так просто не смыть,

российскую подлость

вдали не избыть.

Мы ближних не любим,

к чужим не добрей,

но всех хуже судим

обратных гостей.

Вернулась – насмешки,

уколы сносить;

все сдвинуты вешки,

где можно ходить,

Вернулась на ощупь:

кто, где – не пойму.

Тогда было проще

душе и уму.

Вернулась – как в навий

дом, смерти не счесть;

а слева направо

окрестишься здесь –

накинутся сворой

заради Христа,

утробною злобой

душа занята.

(На другой мотив.)

Плохо пою и, допев досюда,

водки налить я ищу посуду –

будешь со мною? Конечно, буду.

Держи, не пролей, давай.

Много не пей, не части, не требуй:

выжить не трудно под этим небом,

только живем не единым хлебом,

кое-чего еще

нужно. За деньги готов хоть в петлю.

Это не выход. Затем и медлю,

труд нестерпимый двойной подъемлю

за тебя, за себя – и как?

Не за трудами идет добыча –

хитрый, ночной у нее обычай,

злая, разбойная темень хнычет;

смотри, за твоим окном

ставит засады и свищет птичкой,

перекликается тайной кличкой,

грабит, сгоняет сарынь на кичку

наш промысловый люд.

Дуван, глянь, дуванят – барыш не малый.

Чем мы их хуже? Добра навалом,

грабь, что награблено, захудалой

совести рот заткнуть.

Шутишь все, девка. Какие шутки!

Нет ни рыжья, ни камней, ни шубки,

некогда ждать ни одной минутки –

вот оно: час, да наш.

В деле? А как же мне быть не в деле:

в драке и в краже, в аду, в постели

две мы души при едином теле.

Ну хорошо, что так.

      СЦЕНА 5

Место действия – квартира Арины.

Арина

И кто она такая?

Берсентьев

Шутишь, что ли,

забыла Основателей? Ланская,

вдова и муза Луцкого, одна

из первых идеологов движенья,

когда-то отошедшая от дел,

вернувшаяся нынче, женский лик

грядущей революции, во всех

замешанная ересях, что справа,

что слева были.

Арина

Зелье, баловница:

в таком почтенном возрасте так шастать

по сторонам… Но я тебя, Сережа,

спросила не о том: я знаю, кем

была у нас Ланская; кем была

Ланская для тебя – вы с нею спали?

Берсентьев

Когда-то было.

Арина

За его спиной.

(Театрально всплескивает руками. Берсентьев смотрит на нее несколько удивленно.)

Берсентьев

Ну не перед лицом же, в самом деле.

Арина

Ты друга предал – предала тебя

Ланская.

Берсентьев

Так-то чистый водевиль.

Арина

Какая низость. Как ты это можешь?

Берсентьев

Определенно, низость в этом всем

присутствовала некая.

Но вспомню

и нашу дружбу: крепче нет союза –

вино в три горла; ритм у трех сердец,

единый шифр стучащий; что еще?..

Пытливых три ума, в одних задачах

запутавшихся; помню: мы втроем

страну исколесили – всю познать,

всю разгадать хотели, из окна

вагонного поглядывая; мы

почти что свято жили, и мы были

почти семья.

Арина

И вы бежали с нею

в Париж.

Берсентьев

И там остались доживать –

я и сейчас, по-твоему, в Париже,

а может, я приехал день назад,

а тот Берсентьев, коего ты знала, –

он что? Он – призрак, тень, скользяща в мрак

из мрака зарубежного, он – гость,

блуждающий и сторожащий клады,

закопанные в подмосковный грунт,

лишь дунь – и нет его, петуший крик

раздерганную ветром тень прогонит

со света…

Арина

Может, так и есть, Берсентьев.

Берсентьев

Уж ты-то знаешь, как я здесь бытую

доподлинно, постыдно, неотлучно.

А впрочем, пусть Париж – все будем там.

Арина

Вот и езжай опять с Ланской своею.

Берсентьев

Ты поревнуй, оно тебе полезно:

разгонит кровь, пусть глазки заблестят

и заалеют щечки. Мы так с Верой

намедни, как пришла она, былое

припомнили.

Арина

Заткнись.

Берсентьев

Ага… Уже

вздымается высоко грудь. Ланская

прекрасно сохранилась – чудеса

творят эти французские притирки,

крема – бела, жирна, блестяща кожа

ее в моих руках была.

Арина

Заткнись,

я не желаю слушать ничего.

Берсентьев

Жаль, это злость, не ревность, я тебе

противен этой искренностью.

Арина

Ты

мне вообще противен.

Берсентьев

В лжи и правде?

На всех путях морских и сухопутных?

Далеких или близких? Вправо, влево?

Во всех составах: крови, слизи, сперма?