Ода на смерть оборотня

В харчевне вдруг подул ветер, окатило брызгами море. В одночасье среди лавок вытянулись деревья чудесные, на ветвях плоды невиданные; и благоухание разнеслось чудное.

Живёт в саду девица-душа красная

Душа красная, а перья в золоте.

Ай да, перья золотые все.

Прекрасна Гамаюн-птица: лик у нее женский, тело же птичье, а голос сладкий, как сама любовь.

Пролетела стрелой огненной, очертила в небе знак-оберег и пропала.

Как песня смолкла, будто воздух закончился. Нет ни волшебного сада, ни золотой девы-птицы. Свечерело, в окошке темно, тени по стенам пляшут. Торговые гости к мискам обернулись, молча стучат ложками.

Я же полкувшина мимо чарки пролил. Экий неловкий!

Стол протер, смотрю: Баян сидит в одиночестве, гусли обнял. Куда воин делся? Не бывало такого, чтоб мимо меня человек прошёл незамеченным. Видать, я задумался крепко.

– Баян! – Подхожу к столу. Возле пустой миски монетка блестит серебром. – Гость где?

– Тень? Думаю, уже так далеко, что коню три дня и три ночи скакать.

Вот враль! Бездельник и враль! Но вместо этого говорю:

– Так и быть, гусельник, – Чего я расчувствовался? Неужто от песни? – позволяю в харчевню приходить, гостей песнями ублажать.

Гляжу на его посветлевшее лицо, на благодарную улыбку, говорю как можно суровее:

– Бдить буду! Поленом отхожу, если взгляд бросишь на Жданку!

Тенелюб

И жили отец мой, Баян, с матерью моей, Жданой, в любви и согласии.

Десять детей родили; отец сорок внуков дождался и пятнадцать правнуков. Матушка в почтенном возрасте почила, а отец всё жил и жил, здоровьем справен и умом ясен.

С гуслями не расставался до глубоких седин. С отца и повелись в нашей стороне сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Всякий краснослов приходил на выучку, потому что отец был лучшим из лучших.

А за два года до успокоения своего он сказал:

– Время пришло долг вернуть Гамаюн-птице.

Нанял он целую артель каменотесов. Принялись они на Трёхгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не появилась взору птица диковинная с головой девичьей.

У подножья и схоронили отца по его последней воле.

Но много лет прошло с тех пор, я уж сам прадед. От могилы отца и следа не осталось.

Я же и детям своим, и внукам передал строгий наказ: в харчевне «Печёный заяц» уважительно воинов привечать. Особенно богатырского сложения, с медным волосом и медовым глазом. Лечебное снадобье ведуньи Журавы держать наготове.

По семейному преданию, похожий воин спас отца моего, Баяна, от смерти лютой, вытащил с места заколдованного да помог судьбу свою обрести, матушку мою, Ждану.

А кто не верит, приезжайте посмотреть на птицу каменную, сотворенную по воле сказителя Баяна.

Народ зовёт её Крылат-камень.

История седьмая. Полудница

Губить колдунов – хитрая наука. Волхв Родогор хрипит, раздирает лицо ногтями.  Упал, дёрнулся и затих. Ух ты! На две минуты быстрее предыдущей жертвы!

Мастерица же я варить отравляющие зелья, поэтому и числюсь у Мары Моревны в любимицах.

Проследила глазами за выпавшим из мёртвой руки горшочком с бесполезным противоядием. Ну что ж, дело сделано, пора за новым заданием.

В тереме Мары Моревны диковинные окна – из слюды. Оттого в горнице празднично, воздушно. Легко ступаю в солнечный узор на полу – смарагд на кожаных сапожках брызнул зелёными всполохами.

Забавно.

– Моё почтение, кг'асавица. – от неожиданности чуть нож не метнула на голос. Пряди волос встрепенулись, зашипели в опаске: не было же никого.

Мигом позже признаю демона Филотануса, иноземного посла, Кощеева почётного гостя. Повожу плечами: не думай, не застал врасплох. Жестом усмиряю пряди – те послушно вплелись в косу. Одна прядь, непослушная, осталась на плече.

Филотанус улыбается.

– Полудница Гг'оза?

– Грёза.

Демон с готовностью смеётся. Смех учтиво уши ласкает.

Ох, и хорош! Тонкий профиль, глаз с поволокой. Тёмные кудри – волосок к волоску – опрысканы выжимкой из цветов.

Про демона Филотануса слухов и поговорок – на ночь сказок и на утро останется. Говорят, демону подвластен огонь, что ежели осерчает, взгляда хватит спалить деревню. Говорят, в его подземной избе есть тайная горница с сундуками, в них колдовские вещицы: невиданные ценности, с тайными знаниями береста, самострельное оружие, наряды, в которых иноземные боги не стесняются щеголять.

Нынче на нём диковинного покроя плащ с серебряной нитью. Демонические наряды давно служат объектом зависти колдунов: нарядились наши лапотники в чёрное да мрачное, но никто не умеет, вызывающе-небрежно расстегнуть на груди рубаху и дразняще кривить на собеседника тонкие губы, как демон.

Вот как сейчас.

Филотанус протянул ухоженную руку, взял и пропустил прядку между пальцами.

– Лунное сег'ебро! – восхитился он. Поднёс прядь к губам, легко подул: – Ты вплетаешь в косы звёздный свет?

Волосы зашевелились, на похвалу падкие. С ними надо строго: иначе распустятся, полезут, куда не следует.

Вдруг слышу тихое рычание: как гроза за рекой. Демон тоже слышит – кидает быстрый взгляд в сторону.

Там стоит волк-оборотень. Под пристальным взглядом его жёлтых глаз забираю у демона разнежившуюся прядь.