Ода на смерть оборотня

Не зря ходили слухи, что у Филотануса в услужении оборотень. Хм, не обманули.

Оборотень, признаться, неплох в образе волка: кончики рваных ушей мне, пожалуй, до плеча достанут, лапы размером с медвежьи. Мне до этого не встречались молодые, но уже седые звери, а у этого по тёмно-рыжей холке вьется серая полоса, переливается на спину.

Крепкую шею обвивает удавка. От нее – цепь. Другим концом демон поигрывает.

Где это видано, чтобы оборотни, как собаки, терпели ошейники и цепи?

– Он мой г'аб. – Колдун взял мою руку и нарочито мягко погладил пальцы. – Хочешь смотг'еть, на его наказание? – Тут перстни впились в ладонь. – Тебе понг'авится, э-э-э… Гг'оза.

«Эй, красавчик! Знамо, что ты птица высокого полёта. Да и я не серая перепёлка. Мои чары тоже не безделица», – ворчу я про себя, а вслух говорю:

– Мару Моревну жду.

Смотрю в чёрные глаза, сдавливаю холёные пальцы. Кажется, в этот момент хрустнул перстень. – Так жаль, что не могу!

– А Маг'ы нет. – Колдун усмирил в глазах сверкнувшие было каленые стрелы, с усилием выдернул ладонь, вытер о плащ. – Экстг'енный отъезд, даже я не в куг'се.

Затем отвесил шутливый поклон и развернулся на высоких каблуках. Подол плаща прошелестел по полу.

Оборотень потрусил следом. Вдруг у порога задержался, повернул лобастую голову, но цепь дёрнулась так сильно, что захлопнувшаяся дверь прищемила пушистый хвост.

Блаженный? Просто дурачок? Уж очень чудной.

Признаться, он неплох в образе волка: кончики рваных ушей мне, пожалуй, до плеча достанут, лапы размером с медвежьи. Мне до этого я не встречала молодых, но уже седых оборотней, а у этого по тёмно-рыжей холке вьется серая полоса, переливается на спину.

На шее с крючьями ошейник, но смотрит дерзко, открыто: будто нет холёного демона на другом конце цепи. В глазах сила и… радость? Взгляд при мне вспыхнул медовыми всполохами.

Знаю верно: колдовство рабского свитка крепкое, неразрывное, с условием доброй воли – оборотень в услужении по собственному хотению. Значит, он либо глуп, либо до браги охоч, либо проигрался в «кости».

Как его зовут? Отчего раньше не видала? Я бы не забыла те глаза, крепкие лапы и проседь в медной рыжине.

Задумалась, сразу не почуяла: дёргают за подол.

Опускаю глаза: стоит большой чёрный коргоруши.

Коргоруши – простые духи, помощники домовых. Внешне похожи на чёрных котов, только речи обучены и умеют ходить на задних лапах.

Чего тебе?

Глаза коргоруши круглые да жёлтые и смотрит с надеждой, будто вокруг половодье, а я – спасительный плот. Прижал переднюю лапу ко рту, огляделся, торопливо сунул мне в руку яркую тряпочку и исчез.

Новое задание? Отчего Мара Моревна сама не сподобилась?

Разворачиваю. а это лента. Нарядная, алая, сильным заклятием заряжена.

Такие подарки мне по нраву! Но пора домой: уже слюдяные узоры погасли – вечер.

До моей избы тайными, нечеловеческими тропами недалеко: через зачарованную рощу, вдоль реки, до пригорочка.

Иду скоро, утро на подходе. Вдруг корень с тропы зацепил, шаг прервал.

– Не шипи, красавиша. – У тропки стоит леший Шарашка, здешнего леса хозяин. – Подарёнку тебе принёш.

И протягивает деревянный гребень. Ух, ты, какой! Ладный да узорный, сильным заклинанием заряжен.

– Как услышшишь погоню, бросишь.

– Какую погоню, леший тебя побери?

Не ответил Шарашка, в куст обратился, только веточки затрепетали.

Дальше тропка вдоль реки. Вдруг – холм. Откуда? Вчера была поляна с ромашками.

Холм зашевелился, вырос сверху рогатый горшок, следом ещё два.

– Грёза, ты? – Змей Горыныч потягивается, зевает во все пасти. – Давно дожидаюсь.

Растоптаны толстыми ногами ромашки, оборваны широким хвостом незабудки, вместо ручейка – земляная яма. Вот ведь неуклюжий боров!

Змей понял мой взгляд, засуетился:

– Я, это, с подарком…

– Принёс вот…

Поскреб когтём шею, обронил чешуйку. Зачем? Я ведь не русалка-мокрохвостка!

– Бери. Сгодится

– Ты, это, кинь взад, если близко погоня.

И этот о погоне!

Головы Змея тем временем пустились в объяснения:

– Нас Кощей надоумил.

– Ему самому нельзя, у него это… нелитет…

– Нейтралитет.

– Демон – посол, рожа неприкасаемая…

– Лицо, не рожа, правая ты дурилка!

– Ты его видел? Разве то лицо?

– В общем, трогать демона нельзя. – Понятно: средняя голова разумнее других.

При чём тут демон Филотанус? Змей же не слышит, головы друг с другом пререкаются.

– Мы с Кощеем, это…

– Через день улетаем…

– Филотанусу приказано с нами!

– В южный лес.

– В восточную степь!

Я же дальше пошла. Чешуйка с трудом в ладонях умещается, зелена, тяжела: волшебным заклятием заряжена.

Почти до старой берёзы слышала Горыныча голос:

– Ты дурилка, правая голова!

– А ты размером с чан, а ума на капустный кочан!

Под мшистой берёзой, что ветвями до земли, спряталась кургузая изба: слепое окошко, крыша мхом поросла.

Внутри же – просторная горница, сундуки с добром, стены и потолок в узорах. Русской печи велено приготовить дикую утку и в чугунке кашу.

На покосившееся крыльцо ступила, тут вижу тусклый свет сквозь дверную щель.

Кто сумел внутрь попасть? Колдовство на избе крепкое: нечистым ходу нет, а смертные за полверсты сворачивают. Кто посмел?