Описание того, как человек мог стать чародеем, сохранилось в судебном акте от мая 1815 года. Девятнадцатилетнего Михайлу Петрова Чухарева из Пинежского уезда Архангельской губернии обвинили в том, что он «портил икотою» свою двоюродную сестру Офимью Александрову Лобанову. Чухарев признался суду, что научил его колдовству крестьянин Федор Григорьев Крапивин. По словам подсудимого, сначала нужно было отказаться от христианской веры: «При самом начале действия, снять с шеи крест, положить в сапоги под пятку, подержать полсутки, говорить слова: „отрекаюсь Бога и животворящего Его креста, отдаю себя в руки дьяволам“». Потом надо было прошептать над солью имя человека, которому хотел причинить вред, и описать, что именно с этим человеком должно было случиться. Сделав все это, крест из сапога надо было повесить на стену. Тогда бесы и вселились бы в колдуна, лишенного божественной защиты[317].
Рецепт обретения колдовских сил через отступничество и пересечение границы морали сохранял популярность в русских и украинских деревнях пореформенной эпохи. В конце XIX века русские крестьяне из Макарьевского уезда Нижегородской губернии рассказали этнографу, что желающим познать секреты колдовства нужно ходить ночами к перекрестку – порогу между скрытым и явным. Сняв крест и отрекшись от Христа, родни, земли, солнца, луны и звезд, можно было призвать приспешников сатаны (чертей). После надо было поклясться в верности темным силам и умолять чертей открыть тайны колдовского искусства. Сделка подтверждалась начертанным кровью договором с сатаной[318].
Подробный рецепт того, как стать виритником – особо могущественным колдуном, чьи чары практически нельзя отменить, – поступил из Болховского уезда Орловской губернии. Надо идти глубокой ночью на распутье за пределами деревни, где сходятся шесть дорог в честь шести нечистых духов: Вельзевула, духа хитрости, духа лжи, духа болезни, духа сглаза и духа злобы. Стоя на распутье, желающий стать колдуном должен призвать одного из этих нечистых, который, в свою очередь, велит искателю колдовских сил совершить на распутье ряд жертвоприношений. Первым жертвоприношением был петух, украденный у попа во время службы. Взяв петуха, нечистый разрывает его на шесть частей и бросает на каждую из дорог для каждого из духов. Ночь за ночью будущий виритник должен приносить разнообразные жертвы, включая овцу, человеческие кости (которыми он еще должен отравить любимого родственника) и под конец – свою рубашку. Контракт, написанный кровью новоявленного чародея, скрепляет договор, по которому его тело и душа при жизни и в смерти принадлежат нечистому духу[319].
Украинские крестьяне конца XIX века из села Колодежная Купянского уезда Харьковской губернии рассказывали о ведьмах, которые учились своему ремеслу у природных ведьм, снимая нательный крест и кладя его в сапог. В том же районе крестьяне добавили деталей об отречении от христианской веры, отметив, что женщина, желающая стать ведьмой, должна отнести под водяную мельницу – одно из любимых прибежищ злых духов – икону Богородицы, которой родители благословили ее в день свадьбы. Там, вдали от посторонних глаз, будущая ведьма должна была топтать икону, читая при этом молитву «Отче наш» наоборот. Это вызовет нечистых духов, которые и займутся обучением ведьмы. Завершением обучения ведьмы должен стать шабаш в Киеве на Лысой горе – институциональное выражение социальной девиации[320].
Вера в шабаши ведьм среди русских и украинских крестьян XIX века отражает влияние западноевропейских верований, которые со времени присоединения Левобережной Украины в XVII веке распространялись через Польшу на восток. Это влияние заметно было в популярных гравюрах и книгах последующих столетий, и в конце XIX века литература о ведьмах и колдунах все еще оказывала влияние на крестьянских читателей. К концу века авторы подобных историй пытались предоставить читателям научное объяснение колдовским силам и тем болезням, которые они якобы вызывали. Как ни парадоксально, такие попытки, скорее всего, только поощряли веру в волшебство, привлекая внимание к колдунам и ведьмам и тем самым подтверждая их существование[321]. Описания шабашей в печатной литературе, несомненно, тоже повлияли на крестьянскую устную культуру.