Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

Отвергая лечение сельских знахарей и православные заклинания, Лесков делает спасителем Насти Силу Иваныча Крылушкина. Добрый и набожный, самопровозглашенный религиозный целитель – полная противоположность жадному шарлатану знахарю. До того как начать сомневаться в церкви и к 1880‐м годам стать толстовцем, Лесков был очарован святыми людьми России[441]. Он описывает Крылушкина как бывшего купца, который после смерти жены закрыл свое дело ради пятилетнего паломничества по святым местам в Палестине, Турции, на Соловках и, наконец, в Грузии. В Грузии Крылушкин учится целительству у святого старца. Вернувшись в родной город, он начинает принимать больных, отказываясь брать плату с бедных, да и от богатых принимая плату только на то, чтобы покрыть расходы на пропитание пациентов. Успех лечения Насти заключался в кротости и доброте Крылушкина. Именно в его доме, вдали от деревни и повседневных обстоятельств, Настя обретает покой и счастье. В доме, где «не было ни ссоры, ни споров, ни перебранки», она чувствует, «что в рай небесный она попала и что уж другого счастья ей никакого не нужно»[442]. Исцеленная Настя возвращается в родную деревню, чтобы попрощаться с умирающей матерью, но не может сохранить в суровом окружении ни свою добродетель, ни здравомыслие.

Лесков заставляет Крылушкина вернуться в историю дважды, каждый раз, чтобы разоблачить бесчеловечность институтов, поддерживающих крепостную систему. Именно после первой схватки с одержимостью и последующего излечения у Крылушкина Настя влюбляется в женатого мужчину. Когда этот злополучный роман достигает кульминации – трагической гибели незаконнорожденного ребенка и возлюбленного Насти, – она возвращается в деревню под конвоем, обезумевшая от горя, и соседи в очередной раз объявляют ее одержимой. Семья Насти вновь обращается за помощью к Крылушкину, и в течение года Настя восстанавливает рассудок, но не избавляется от череды невзгод. Она узнает деревенские сплетни: будто бы во время душевной болезни она вела себя распутно, и, пристыженная, умоляет Крылушкина устроить ее в женский монастырь, где она сможет найти «усладу своей растерзанной душе». Однако из‐за строгих правил, не позволявших ни женатому мужчине, ни замужней женщине поступить в монастырь, секретарь консистории запрещает настоятельнице монастыря приютить Настю. Настя отвечает на этот жестокий отказ православной церкви словами: «Все мне это замужество мое везде стоит»[443].

Часть ответственности за Настину трагедию Лесков возлагает на правительство. Ближе к концу повести он заставляет чиновников сомневаться в праве Крылушкина заниматься медициной без лицензии. Воспользовавшись отсутствием Крылушкина, чиновники увозят Настю и других женщин, находящихся на его попечении, во врачебную управу. Крылушкин прибывает туда слишком поздно и не успевает спасти Настю от того, что Лесков называет медицинским изнасилованием, – осмотра половых органов с использованием хирургического инструмента. Он упрекает этих так называемых образованных мужчин чрезвычайно мощными словами:

Эх, господа! господа! А еще ученые, еще докторами зоветесь! В университетах были. Врачи! целители! Разве так-то можно насиловать женщину, да еще больную! Стыдно, стыдно, господа! Так делают не врачи, а разве… палачи. Жалуйтесь на меня за мое слово, кому вам угодно, да старайтесь, чтобы другой раз вам этого слова не сказали. Пусть бог вас простит и за нее не заплатит тем же вашим дочерям или женам[444].

Здесь Лесков решительно отвергает авторитетное мнение современной ему медицины, рассматривающей женские половые органы как на источник психических заболеваний[445]. Его обвинение в адрес медицины завершает резкую критику крепостного права и опасностей, которые представляет для России так называемое прогрессивное мышление, лишенное этических представлений.

Критически относясь к гинекологическому объяснению психических расстройств у женщин, Лесков не отставал от профессиональных врачей, считавших, что причиной психического стресса русских крестьянок являются среда и эмоциональные потрясения. В этом он был согласен с Писемским и так же, как он, обличал плачевные условия жизни крестьянок, доводившие некоторых из них до крайних состояний. Возможно, на Лескова повлияла статья Клементовского о кликушах, опубликованная в 1860 году в «Московской медицинской газете», а вскоре вышедшая отдельной публикацией. Клементовский в этой статье объясняет явление кликушества физическими и психическими обстоятельствами, с которыми сталкиваются крестьянки, включая плохое питание, недостаточный сон, тяжелую работу, стесненные и антисанитарные условия жизни, многочисленные беременности и низкий уровень медицинской помощи. Поскольку все крестьянки разделяли эти проблемы, но не все из них становились кликушами, Клементовский подчеркивал дополнительное бремя психического стресса, возникавшее в результате депрессивных факторов, утраты спокойствия и надежд, семейных неурядиц, безответной любви и других сердечных невзгод[446].