Одежда ныряльщика лежит пуста

Из твоего горла вырвался вскрик, какого ты раньше и представить себе не могла. Акушерка влажной тряпкой обтирала тебе лицо, чтобы охладить и смыть пот и слезы или смесь того и другого. Ты снова принялась тужиться. Снова началось жжение – тебя словно сунули нижней половиной тела в огонь, – а потом ты почувствовала самое странное ощущение в жизни: из твоего тела на свет появился новый человек.

Акушерка взяла младенца и сосчитала пальчики – по десять на ручках и на ножках. «Прекрасная девочка», – сказала она. Тебе перерезали пуповину – ножницы держала сестра, – и это оказалось больнее, чем ты ожидала. Ты думала, что пуповина не может ничего чувствовать, но, когда сестра сомкнула ножницы, ты почувствовала, что тебя словно проткнули ножом. А потом тебе сказали, что нужно подождать, пока выйдет плацента.

Ты считала, что в этом не будет ничего сложного, как с месячными, – что-то выскользнет наружу, и ты свободна. Но это оказалось похоже на рождение еще одного ребенка! А может, это и был еще один ребенок? Ты спросила об этом акушерку. Ведь при искусственном оплодотворении многоплодные беременности – обычное дело. Кроме того, тебе вживили яйцеклетку сестры, а вы с ней были двойняшками. У тебя в мозгу мелькнула мысль, которая к тебе раньше не приходила: если бы младенцев было двое, может быть, ты смогла бы оставить одного себе? Ты благоразумно воздержалась от того, чтобы сказать это вслух.

Нет, это был не второй ребенок. Это была плацента. «Послед», как назвала ее акушерка. И ты снова вовсю тужилась, выталкивая из себя этот ужасный послед. «Вот и все», – сказала акушерка.

Все закончилось. Дело было сделано. Ты слышала только плач. Ее плач. Такой тихий. Ты посмотрела на акушерку с доулой, женщин, которые видели тебя в самое обнаженное и страшное мгновение твоей жизни. Задержала взгляд на сестре, не веря в то, что вы все разделили такую близость. Ты чувствовала, как у тебя по щекам текли слезы, и знала, что это слезы усталости и разочарования, – тебе хотелось бы, чтобы ты никогда не думала о возможности родить близнецов.

«Это самый большой подарок, который ты когда-нибудь могла кому-нибудь сделать», – сказал тебе муж сестры, держа на руках крошечную девочку. Свою дочь. Не твою. Свою.

Ты поблагодарила его за его благодарность, и он засмеялся и сказал, что благодарить нужно только тебя.

Поскольку роды проходили в больнице, в дополнение к акушерке и доуле на них должна была присутствовать медсестра. На ней был синий медицинский костюм и белые кроссовки «Рибок» на массивной подошве. Она отнесла новорожденную на весы и записала ее вес, а потом, растянув от пяточек до макушки гибкую рулетку, объявила ее рост. Медсестра в рибоках принесла младенца обратно к кровати, на которой ты приходила в себя. Подняв ее повыше на вытянутых руках, она показала ее тебе с сестрой. «Она просто изумительна. Похожа на Клеопатру».

Медсестра собиралась вручить ребенка тебе, но твоя сестра ей помешала. «Думаю, будет лучше, если ты не станешь брать ее на руки», – заявила она.

Съемочная группа настраивает освещение, а ты думаешь обо всем об этом – о пастельных цветах, о плече, намокшем от слез сестры, о подушке для беременных, о чувстве жжения. Ты сидишь на полу мечети, покачиваясь на пятках, положив ладони на локти скрещенных рук. Ты слышишь всхлипывание и только через минуту понимаешь, что оно принадлежит тебе. И открываешь глаза.

Ты замечаешь, что на площадке вокруг тебя что-то происходит. Или, правильнее сказать, ты замечаешь, что вокруг не происходит ничего, и твои уши улавливают непривычную тишину. Смотришь направо и видишь, что режиссер ослабил тиски на голове и пристально смотрит на тебя. Впервые после того, как вас познакомили, он смотрит на тебя, как на живого человека, а не как на дублершу.

– Простите, – мямлишь ты. Ты знаешь, что отвлеклась, знаешь, что сделала что-то не то. На площадке еще никогда не было такой тишины. Вытираешь лицо. Перекладываешь ладони на колени.

Теперь режиссер с серьезным видом беседует со знаменитой американской актрисой. Они оба пристально смотрят на тебя. Ты уверена, что тебя уволят.

Ты не знаешь, какую работу тебе искать, как ты доберешься домой. Ты понимаешь, что тебе нравится эта работа. Ты отворачиваешься в сторону. Слезы из глаз не текут, но они на подходе. Ты старательно молишься – «пожалуйста, пусть я не потеряю эту работу» – и вокруг снова наступает тишина.

Режиссер пристально смотрит на тебя.

Он подходит к тебе.

– Можно вас на пару слов?

Ты начинаешь вставать. Тебя колотит от дрожи. Мечеть затаила дыхание, трепеща перед наказанием, которое режиссер вот-вот на тебя обрушит.

– Нет, пожалуйста, не вставайте. – Ты садишься на молитвенный коврик, и он опускается рядом с тобой.

– Это было невероятно. Потрясающе.

Ты бормочешь «спасибо», боясь, что он шутит.

Режиссер говорит, что сказал знаменитой американской актрисе, что та может взять у тебя несколько уроков того, как надо плакать. Ты спрашиваешь, действительно ли он ей это сказал.

– Конечно.

«О, нет», – думаешь ты.