Один

И родителей научить нельзя ничему. Я даже не думаю, что надо учить родителей. Родителей можно привести в некоторое состояние, подвинуть, инициировать. Ну как? Понимаете, как нельзя внушить веру в Бога, но можно подтолкнуть к этой вере, как подталкивает книга Мережковского «Иисус Неизвестный». Вот к вопросу о Гончарове, если мы будем сегодня говорить. Есть книги, которые не описывают, а вводят в состояния. Вот в правильное состояние родителя вводят книги доктора Спока: они придают ему той иронии и той адекватности, которая очень нужна в общении с ребенком. Доктор Спок был умный и добрый, и он понимал в детях, и помнил себя ребенком. Вот надо как-то это…

Корчак — конечно. А особенно его теоретические работы, потому что «Король Матиуш Первый» все-таки про другое. И «Когда я снова стану маленьким», и в особенности, конечно, педагогические его статьи. Вот Спок и Корчак — это два таких идеальных… не скажу «педагога», но человека, вводящих в состояние педагогики.

А педагогическое состояние совершенно не сводится к тому, чтобы любить ребенка. Один из самых умных директоров школ, которых я знал, мне как-то сказал: «Ребенка профессиональному педагогу любить совершенно не обязательно. Надо знать, как себя с ним вести. А любовь иногда даже мешает». Но в общем, грубо говоря, надо ввести себя в педагогическое состояние, а не учиться приемам. Знаете, даже я бы сказал… Что такое педагогическое состояние? Это когда ты любишь ребенка не ради себя, а все-таки ради него, когда ты не самоутверждаешься на нем. Знаете, вот самые страшные типы учителей (очень часто они становятся героями, учителями-новаторами, они хвалимы со всех сторон) — это люди, которые с детьми компенсируют свое одиночество. Вот они становятся такими маленькими мессиями. Это совершенно невозможно.

Надо понимать, что ребенку дано больше, чем тебе, что он умнее тебя, что ты не выстроишь из детей отряд послушных адептов. Они все равно в решительный момент тебя предадут. Надо понимать, что у тебя перед ребенком очень серьезные минусы имеются. Надо себя оценивать строго. Надо понимать, что он человек будущего, он человек — просто за счет эволюции, за счет прогресса — больше умеющий и больше знающий. И надо, чтобы процесс обучения был встречным и взаимным. Вот так мне представляется.

«Такое ощущение, что для современных тридцатилетних общим местом (на уровне мемов) стало техническое, но важное понимание того, что у ребенка есть формирующаяся душа. С этим пониманием хуже определенной планки родитель стать уже не может. Но представители предыдущих поколений, сами по себе хорошие люди, как будто воспитывали детей совершенно вслепую, настолько печальные истории я слышу. Полезно ли то понимание хрупкости детской психики?»

Видите, они не то что вслепую воспитывали, но они, конечно, не обладали очень важным свойством часто: они не уважали ребенка. Они его любили страстно, но… Вот как Лиза Хохлакова у Достоевского: «Алеша, я вас очень люблю, но не уважаю». И я даже, помнится, матери сказал лет в восемь: «Я тебя скорее люблю, чем уважаю. Вот уважение мне кажется чувством холодным». Я был мальчик сообразительный.

Мне и сейчас кажется, что все-таки… Как бы вам сказать? Да, современный родитель научился больше видеть в ребенке самостоятельную личность, это так. Раньше он признавал за собой абсолютное право ребенком распоряжаться: «Вот я знаю, как для тебя хорошо. Ты будешь одеваться вот так-то, есть вот то-то, возвращаться домой во столько-то». Сегодня родитель дает ему больше свободы. Хорошо это или плохо? Честно вам скажу: я не знаю. Я в этом смысле абсолютно нетипичный пример. Ну, в случае с Женькой я был, конечно, гораздо более авторитарным родителем, а вот Андрею всегда все можно с детства. И поэтому я, видите, все время вспоминаю формулу Честертона: «Отказавшись от запретов, мы лишили бы детей детства».

Наверное, родитель должен быть тоталитарен, авторитарен и так далее. Но я этого вот не умею, я этого боюсь. Даже знаете, вот я сейчас так подумал: мне даже их как-то жалко. Когда я начинал педагогическую свою деятельность, мне случалось наорать на класс. Но как же я потом себя чувствовал! Сейчас для меня повысить голос в классе — совершенно немыслимая вещь. Ну, мне это и не нужно, потому что я могу их перенаправить всегда, ну, заставить их не в гаджеты тыкать, а серьезными вещами заниматься. Но раньше я этого не умел. Может быть, я их недооценивал.