Один

Тут, видите, как было у Маяковского, например? Он думал, что пока он расширяет пространство поэзии, вполне сознательно заступает на новые территории (газетные, агитационные, рекламные, публицистические, разные), лирика где-то его дожидается, и когда он захочет, он к ней вернется. Но оказалось, что это уже не получается, что, когда он возвращается в любовную лирику, пишет письмо Татьяне Яковлевой или поэму «Во весь голос», он уже говорит лозунгами и о любви, и о смерти, и ничего с этим сделать нельзя. Я думаю, что вот это было для него самым тяжелым разочарованием, вот он от этого покончил с собой. Для него возвращение к поэзии жило как отложенная возможность, а оказалось, что возвращаться некуда. Это, кстати говоря, для большинства эмигрантов так: они все мечтают вернуться на родину, а там, как у Набокова сказано, «рояль — как могила на полюсе». Вот так это выглядит.

«Как вы понимаете в начале Библии «да произведет земля душу живую» и «да произведет вода пресмыкающихся, душу живую»? Не говорит ли это о контролируемой Богом эволюции, которую почему-то не заметил никто до Дарвина? А ведь он, как и Ньютон, был теологом».

Я согласен с тем, что Дарвин теолог. Во всяком случае, Дарвин предполагал и писал об этом, что все его научные факты можно интерпретировать как с атеистической, так и с религиозной точки зрения и прийти к ровно противоположным выводам. Но дело в том, что сами эволюционисты, сами сегодняшние специалисты — они с такой яростью отрицают идею Бога, с какой некоторые профессиональные авторы ненавидят графоманов. Хотя чего ненавидеть графомана? Он не мешает. Мне, например, он не мешает, хотя я все-таки худо-бедно себя считаю профессионалом. Точно так же я не понимаю, почему Бог так мешает некоторым атеистам. Вот они испытывают к нему какую-то личную человеческую злобу. Может быть, они отождествляют религию с паранаукой? Ну так ведь это не так. На мой взгляд, никакого противоречия тут нет.

«Как вы понимаете: творить добро — это только противостоять злу? Или есть какое-то добро в чистом своем виде?»

Ну, совершенно очевидно, что добро в чистом виде существует. И его надо, его не хочется, но его приходится делать в жизни очень часто: когда вы помогаете кому-то, когда вы даете в долг или без отдачи, когда вы, я не знаю, утешаете страждущего, подбираете бездомную собаку, выносите еду бездомной кошке — ну, то есть когда вы занимаетесь благотворительностью, но только не афишируете это. К сожалению, делать активное добро приходится.

Вот понимаете, для меня фильм «Рай» Кончаловского — при всех моих вопросах и претензиях к Кончаловскому — это очень важная картина и глубокая, потому что там высказана одна мысль очевидная, но она не всем приходит в голову. Там героиня говорит: «Я вдруг поняла, что само происходит только зло, а для добра нужно усилие». И всякий раз, когда мне не хочется вставать, или когда мне не хочется к кому-то ездить, или с кем-то разговаривать, или заниматься другими формами активной деятельности, я всегда себе напоминаю: добро надо делать, зло делается само.

Да, добро требует усилия, поэтому надо помогать обездоленным, заниматься просвещением, я не знаю, сидеть с больными. Ну, что-то надо делать. С кем-то ты можешь это делать без усилий, когда ты общаешься с родителями или с детьми своими. Но воспринимать дальних как ближних — это тоже, ничего не поделаешь… «Все на свете живет круговой мировой порукой добра». От этого никуда не деться. Вот эти стихи одной монахини, которую любила цитировать Цветаева. Без этой круговой поруки никуда не деться. Поэтому, конечно, добро должно быть, к сожалению, активным. К сожалению — потому что это очень трудно и хлопотно.

«Вели ли вы в юношестве какой-нибудь письменный дневник? Существует ли надобность вести дневник закрытого типа? И есть ли такая потребность?»