Один день ясного неба

Дез’ре еще поплакала. Они еще немного подремали, но уже без сновидений, их обессилевших. Он рассмотрел сломанный стебель физалиса, расцарапавший ей глотку, полузакрыв глаза, вспомнил похороны матери: родственники пели погребальные гимны над ее телом, просили прощения у ее духа и сами ей все прощали. В песнопениях участвовали все собравшиеся в комнате. А он уверил себя, что он единственный из всех являлся хранителем ее духа, снова и снова дотрагиваясь кончиками пальцев до завернутого в саван тела матери, как того требовал ритуал, и повторял: «Я отпускаю тебя, милая», — и от устремленных на него чужих взглядов у него зудела спина. Требовался лишь миг милосердия. Мог ли он его пережить, чтобы помочь ее телу обрести покой?

И наконец он настал, этот миг: черный дым стал спиралью подниматься от останков, и ее дух воспарил и растаял в воздухе. Он боялся вздохнуть, чтобы не помешать матери занять предназначенное место на небесах.

Будет ли там ее ждать синелицый мужчина?

Он представил себе, как призрак Найи нашел там его, свернувшегося в объятиях Дез’ре, и с каким презрением она отнеслась к его слабости!

«Я знаю, ты сможешь вернуться к этой старой суке!»

Найя умела быть вредной.

Физалис со стуком — тук-тук — сполз по стенам на пол, заполнив всю комнату. Завьер осознал, как глубоко в разросшихся стеблях они оказались: они опутали Дез’ре до талии. Он отвел стебли физалиса от ее лица и набрякших век и с содроганием скинул цепкие стебли с ключиц и горла. Если они останутся тут еще на какое-то время, то утонут в разросшемся растении. Он был словно в дурмане.

Тук-тук…

— Что такое? — спросила Дез’ре тихим незнакомым голосом.

— Я не знаю. — Он заставил себя сесть, привалившись спиной к стене, и усадил ее рядом. Она была очень тощая. Дом словно реагировал на ее движения, стук растаял. — А что, если твой гибкий дом испортился?

— Я ни с кем здесь не дерусь, может, ему это не понравилось?

Он чувствовал себя виноватым за то, что нарушил баланс ее жизни, ее дома. За то, что пришел и не получил того, что хотел, и не знал, что ему нужно.

Она смахнула стебли с груди и рук и прильнула к нему.

— Я решила, что умру, если немного не посплю. Так внезапно меня сморило. А тебя?

— Да, я быстро уснул.

— Мне снились физалисы, которые задушили всех детей у всех родителей. Не помню, когда в последний раз мне приснился такой правдоподобный кошмар.

— Да ты нечасто видишь сны.

— Ты это помнишь?

Он погладил ее по спине.

— А что снилось тебе? — спросила она.

— Найя.

Он кашлянул. Его снова охватил ужас, впившийся острыми шипами в затылок, вернулось жуткое ощущение, будто она подглядывает за ним из-за угла. Мокрая рука ухватила его за локоть. Он был далеко от дома и, если так будет продолжаться, вернется очень поздно.

Дез’ре похлопала его по плечу:

— Что, плохой сон?

— Да, очень похожий на реальность.

— А ты ведь никогда не рассказывал мне о своих чувствах. О семье и прочих вещах.

— Я кое о чем тебе рассказывал.

— Но только самую малость.

Он подумал над ее словами.

— Пожалуй.

— Ты мне не доверял?

— Не доверял.

Она уткнулась ему в грудь и приглушенно заговорила:

— А я старалась быть восхитительной. Таинственной. Я не хотела тебе наскучить.

— Ты и была тем самым кое-чем.

Она провела пальцем по его бровям. Он подумал об Анис. У нее все в порядке? Ей снятся кошмары?

— У тебя уже есть аколиты? — спросила Дез’ре.

— Пока нет. Но, думаю, скоро появятся.

Она закусила губу.

— Тебе надо быть лучше меня.

Как он мог быть лучше? Или хуже?

— Я была такой молодой. У Плантенитти случился сердечный приступ прежде, чем я могла… почувствовать… — Она искала нужные слова. — Совет ведуний даже не был уверен, что я его преемница.

— Что ты такое говоришь? Все знали, что Плантенитти назначил преемницей тебя.

— Он взял себе только четырех учеников. Все они были трусливые дураки и ему в подметки не годились. А я его любила, он был приятнейший, добрейшей души мужчина. Всего боялся. И умер от разрыва сердца. Мне плевать, что говорят другие. Мы сидели вдвоем, и он говорит: «Ты — радетельница! Отныне и навсегда». — Она навалилась на него. — Но он так и не сообщил этого совету ведуний. А у них не было резона мне верить.

Он беспокойно заерзал под тяжестью ее тела. Он и не знал, что ее посвящение имело такие малоубедительные основания.

— Совет стал читать его дневники в поисках мало-мальски надежного ответа, но они нашли лишь одну соответствующую запись. «Дез’ре слабая, но из нее выйдет толк». Она горестно расхохоталась. «Его дневники были бесконечным любовным письмом к упомянутой женщине, которая его никогда не любила. Вот отчего я стала такой нетерпеливой. Надо было торопиться жить!»

Еще четыре года обучения — и она была готова. Многие говорили, что ее чрево будет пагубно влиять на еду.

— Я понятия не имел, что он вел дневники. О них никто не говорил.

— Видимо, совет ведуний их припрятал. Мой статус и так был спорным.

— И что же они решили в конечном счете?