Один день ясного неба

Ничего хорошего нельзя было ждать от обитателей Мертвых островов, ничего и никогда! Но теперь он чуть не плакал от благодарности всем, кто, похоже, знал, что делать и как лучше помочь.

— Он упал и разбил голову? Он что-то съел? Его кто-то ударил? Может быть, на него навели чары? У него сахар в крови повысился?

— Я не знаю. Я не знаю…

Он не имел никакой полезной информации — даже фамилии Романзы. Завьер нагнулся надо лбом парнишки и увидал розоватое пятно, расплывшееся по подбородку. Он облизал большой палец, чтобы стереть засохшую кровь, и тут вынесли носилки. Толстая ведунья отстранила его от двери учтивым, но властным жестом.

— Отпусти его, — сказала она.

У нее было круглое лицо и маленькие ловкие руки. Он остался стоять на грязной веранде; по стенам дома, как пот, струился нескончаемый дождь.

Завьер провел по влажному лицу ладонями вверх и вниз. На мокром столе стояла ваза с табаком, и он почуял его аромат, резкий и приторный. Все будет хорошо. Не так, как с Найей. На сей раз ему выпал шанс действовать. И он не опоздал.

Мысль о еще одной смерти сегодня была ему невыносима.

Он сошел с веранды под дождь и, чтобы отвлечься, стал перебирать в уме названия растений вокруг себя: два куста свиной сливы и несколько разновидностей манговых деревьев. В горячем влажном воздухе витали запахи специй. Он поднял взгляд на висевшие над головой бледно-оранжевые папайи, провел пальцами по связке недавно срезанных зеленых кокосов, по ананасовым кустикам, по эбеновой хурме. Потом осмотрел вьющиеся ветки растения — он его не узнал, — усыпанные загадочными золотисто-зелеными тяжелыми плодами. Небольшой поющий пруд, разлившийся от прошедшего ливня. Он всмотрелся в вылепленное из известняка женское лицо. Кровь Романзы перемазала его сумку. Если паренек умрет, кому он сообщит? Как и где найдет его отца — любителя азартных игр или мать, готовившую вкусный пудинг?

За оградой участка, насколько хватало глаз, простиралась одна красная глинистая равнина. Когда он бежал, по пути попадались мелкие речушки, поблескивавшая вода в которых доходила ему до щиколоток, и больше ничего. Казалось, что и этот домик, и буйный сад вокруг него были перенесены откуда-то исполинской рукой и выброшены здесь, на краю света.

Он поежился, вспомнив о печеных сладких перцах и раках. Синелицый мужчина, копошившийся над речными камнями.

Как же тихо. Кто-то же должен выйти и что-нибудь ему сказать.

Он сунул руку в сумку, нашарил красный мешочек и медленно надел себе на шею: кожаный шнурок слегка щекотал ему кожу, он провел ладонью по краям мешочка, потом вложил два пальца внутрь, не касаясь лежавшего там насекомого. Поднес оба пальца к носу. Пахло землей, семенами и еще чем-то знакомым, что заставило его испугаться. Он отвел руку в сторону и стал смотреть на пальцы, видя, как оставшиеся на них ржавые хлопья слюды с крылышек смываются дождем. С тех пор, как сын рыбака вручил ему этот подарок, прошло почти семь часов.

Анис советовала ему, когда приходило желание, заглядывать в себя. Ласково беседовать с самим собой, понимая, что часть его души нуждается во внимании.

Какой же он дурак, что снова пристрастился к мотылькам.

Он был уверен, что она давно позабыла и его, и его невзгоды. Одна знакомая общалась с семейством Латибодар, и какое-то время после расставания с Анис он иногда спрашивал у этой знакомой о своей бывшей подруге. Как бы невзначай. Эта знакомая, чтобы описать жизнь Анис, обычно использовала только прилагательные. Скромный дом, который она и ее муж купили после свадьбы, миленький. Она вроде бы счастливая. Преданная. Уважаемая. Спокойная. Эти слова мало ассоциировались у него с той девушкой, которая таскала его на прогулки по горам и самозабвенно верила в него. И в конце концов он перестал спрашивать. В последний раз общая знакомая сказала, что Анис ощущала себя ненужной, грустила, и ее оскорбляло, что ее услуги больше не востребованы.

Ливень стихал.

Его привлек шелест шагов. Обернулся: у садовой калитки стояла женщина и рылась в компостной куче. Ее фигура напомнила ему ржаной хлеб в форме восьмерки, и он невольно представил себе под ее платьем хрустящую солодовую корочку. Завьер прищурился. Нет, она не рылась в поисках объедков, наоборот, подкладывала туда листья, которые срывала с гуав, нависавших над оградой. Это занятие показалось ему странным.

Женщина задрала голову и, широко раскрыв рот, стала пить дождевые струйки. Ее нижняя челюсть опустилась низко, очень низко, обнажив щербатые зубы, а потом челюсть вообще отвалилась и, упав ей на грудь, соскользнула на землю.

Женщина обернулась и пристально поглядела на него.

Завьер прикрыл ладонью рот и зашагал к ней. Нет, конечно. Конечно, не здесь. Не сейчас. Внезапно он ощутил сильный прилив тошноты.

Конечно, это не Найя.