Один день ясного неба

— Есть ли еще что-то такое, что ты хочешь мне рассказать про Романзу? — спросил он.

— Романза много значит для тебя, раз ты из-за него даже прервал охоту. Он твой аколит?

— Какую охоту?

— О твоем обходе по радио говорили всю неделю. — Пушечное ядро стала расправлять юбки, и в какой-то момент Завьеру показалось, что она намерена продемонстрировать ему свой набедренный обруч; впрочем, ведуньи в такие игры с мужчинами не играли. — Есть три соперника, готовых выиграть право готовить особую свадебную трапезу. Никто не утверждает, что готовить будешь ты, но это подразумевается, как будто людям неизвестно, насколько ты строг в этих вещах. — Она приняла оскорбленный вид. — Тебя видели в горах Баттизьена, где ты голыми руками убил четырнадцать свиней, а потом заплатил за них кучу денег, потом на Дукуйайе, где ты пытался соблазнить чужую жену, которая с проклятьями тебя отвергла.

Возможно, боги пытались что-то ему доказать с помощью этой незапланированной заминки. Трапеза неприкаянных разъярила бы Интиасара. Возможно, ему следует проявить покорность: собрать хорошие плоды и растения, и пусть шарада разыграется сама собой. Правда, теперь в его поле зрения оказалась Сонтейн Интиасар. Он должен накормить ее изысканной едой. Несмотря ни на что.

— Этот юноша должен съесть козлиную голову, — заявила Пушечное ядро, словно прочитав его мысли. — Суп должен быть традиционным.

Он назывался бульоном мужественности: его варили из козлиной головы, требухи и копыт. Один из рецептов радетеля Плантенитти. Люди говорили, что Плантенитти частенько сидел на центральной площади Лукиа-тауна с бульоном мужественности и раздавал ее хихикающим девушкам, чтобы те напоили им своих кавалеров. Бульон надо было разогреть в старом котелке поздно ночью, и потом мужчины зачерпывали его рукой и передавали друг другу, после чего соревновались, кто первый разобьет опустевший котелок о землю. Идея была хорошая, но он даже не думал о женихе. То, что могло понравиться Сонтейн Интиасар, понравится и Данду Брентенинтону. Почему-то он был в этом уверен, а если ошибался, то так тому и быть.

— Позволь мне посоветовать класть не слишком много перца, поскольку жгучий привкус во рту, хотя и обладает эротическим воздействием, на деле же притупляет…

— Я знаю свойства перца…

— Ну конечно.

Пушечное ядро смутилась, а он встревожился оттого, что смог ее смутить. Упершись руками в подушку, она стала вставать. С виноватым видом он бросился на помощь, но она от него отмахнулась.

— Ты что-то еще хотела узнать, наставница? Я могу заплатить за лечение Романзы?

Она вынула из холодильника белый сверток размером и формой со среднюю картофелину. И стала его перекладывать с ладони на ладонь, словно баюкала, устремив на Завьера выжидательный взгляд.

— Радетель… Есть такая песенка, которую часто передают по радио без особого энтузиазма и распевают на улицах. Многие полагают, что в песенке описываются твои… гм… таланты. Или их отсутствие.

— Я ее слышал.

— Женщины звонили на радиостанцию, чтобы обсудить эти… инсинуации, и кое-кого из них обрывали, не дав договорить, потому что они вели себя довольно… истерично. Они заявляли, что ты великолепен и им это известно по собственному опыту.

Теперь она откровенно развеселилась.

— Что?

— Другие заявляли, что ты занят поисками вовсе не еды, что ты ищешь снадобье вылечить свою импотенцию. И вот мне интересно, в чем же правда.

— Довольно!

А ведь он подумывал обратиться к ней за помощью, спросить, не наблюдала ли она голодающих среди местных, но она оказалась такой легковесной, падкой на сплетни. И что это за ведунья такая? Слишком молодая, спряталась тут на Мертвых островах, вдали от совета ведуний судьбы.

Лицо Пушечного ядра омрачилось.

— Большинство мужчин захотело бы узнать подробности порочащих их слухов. — Она уставилась в пол и сжала в руке белый сверток. — А ведь я просто хочу помочь.

— Я не нуждаюсь в помощи.

Пушечное ядро тронула свой подбородок, и в ее розовых глазах возник страдальческий взгляд.

— Нет, нет, радетель. Я уже давно хочу с тобой побеседовать. Вижу, ты меня не помнишь?

— Не помню…

— Да ты и не можешь помнить. Я была одной из первых, одной из многих, а ты был занят на кухне. Но я надеялась… ну, мы все надеемся… что ты нас заметишь. — Она закусила губу. Что бы там ее ни терзало, подумал он, ей следует держать себя в руках. — Я до сих пор вижу тебя, в кухонном окне. Ты был словно одержимый. Было так удивительно видеть тебя за работой, ты был словно безумный, это точно. Я это сразу поняла. Я многих таких лечила. — Ее голос окреп. — Я-то считала, что они все слабые, а потом увидела тебя. Тебя недавно посвятили в радетели, еще и двух лет не прошло, но эта пелена все еще на тебе ощущалась, ты ее еще не смыл с себя и был покрыт ею, точно маслом.

— О чем ты говоришь?