Один день ясного неба

«Это все равно что есть Найю!» — вскричал его мозг.

— Насколько болезненным стал твой голод?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь!

— Радетель, я же чувствую твой запах. — Ее величественный живот заколыхался. — Ты можешь быть благословлен всеми богами, но это тебя не спасет, и от мотыльков ты упадешь замертво прямо на улице.

Вдруг устыдившись, он шагнул прочь от нее в дальний конец комнаты, ощущая, как горит кожа. Но чего он стыдится? Он же ни в чем не виноват, он не употребляет ничего вредоносного.

— Ты опоздала на несколько лет, Пушечное ядро, — заговорил он тихим голосом. — Я с этим покончил. Я не употреблял их уже в то время, когда ты пришла в мой ресторан.

Ее печаль исчезла, как солнце за облаком. И от ее улыбки в комнате стало холоднее.

— Я слыхала, что ты перестал. Но на самом деле, никто не перестает, как бы долго им ни казалось, будто они избавились от этой привычки. В этой области я знаток, радетель. Это же дело моей жизни. Едок мотыльков всегда испытывает искушение возобновить. Я надеялась, поскольку ты — радетель, что ты обладаешь особым свойством характера, которое поможет тебе отвратиться от этой пагубы. Я даже подумывала понаблюдать за тобой, если бы ты мне позволил. Но я учуяла исходящий от тебя запах голода, как смог бы любой другой. Этот запах исходил от тебя и тогда, а сейчас он только усилился. Очень долго, на протяжении всего твоего путешествия он сопровождал тебя, как верный спутник.

Он снова ощутил себя маленьким мальчиком и даже смог уловить запах рома в ее дыхании; она умела танцевать, как его настоящий отец, может быть, у нее под юбками скрыты синие сандалии со множеством ремешков?

У него выступила слюна на губах. Он их обтер.

Пушечное ядро покачала головой:

— О! Погляди-ка! Я только немного с тобой поговорила, а твой язык уже весь обслюнявился!

— Замолчи! — Он не помнил, когда обращался к женщине так грубо. Тем более к ведунье.

— Мои знакомые едоки мотыльков описывали свое состояние так: волнующееся море в голове. А море нельзя утихомирить, рано или поздно ты снова упадешь в него. Неприкаянные… — Она осеклась и криво усмехнулась, словно вдруг вспомнила давнишнего возлюбленного. — Мы-то знаем. Мы живем среди едоков. Мы приемлем призраков, мы приемлем тление, мы приемлем смрад смерти, мы вялим мотыльков до готовности, радетель! — Она шагнула к нему, и Завьер с отвращением метнулся прочь от нее. — С чего, по-твоему, Романза так льнет к тебе? Он тоже чует этот запах. И те дураки, что помогли тебе прекратить, должны были бы предупредить об этом. Но, может быть, им просто нужны были твои деньги?

— Я же сказал: замолчи!

Анис была добрейшее существо, лучшая из всех.

Пушечное ядро развернула сверток и протянула ему пяту — голую, шевелящуюся. Она была похожа на покрытый слизью старый обмылок.

— Мне часто снилось, как я отдаю тебе это кулинарное чудо. Магическое снадобье. И как оно тебя спасает. Ты уносишь ее к себе на кухню и с ее помощью готовишь для меня блюдо. — Она вздохнула, шумно, судорожно. Ему стало неприятно. — Это священная пята. И тебе повезло, радетель, что сегодня мы встретились.

— Я же сказал. Я давно прекратил. — Но его слова прозвучали жалко и неубедительно.

Одиннадцать лет, семьдесят два дня и почти восемь часов тому назад.

Он прекратил, когда Анис, положив голову ему на колени, в упор посмотрела на него.

«Глядите, вон идет мерзкий едок мотыльков!»

Когда Пушечное ядро широко улыбалась, у нее на щеках возникали милые ямочки.

— Но, радетель, у тебя же на шее висит мешочек с мотыльком!

Она стояла вплотную к нему, приложив руки к его талии ладонями вверх, растопырив пальцы, от нее пахло чем-то сладким, и она напоминала большое насекомое — как и любая ведунья. Он даже не понял, когда она подошла. Попытался ее оттолкнуть, но его пальцы прорезали пустоту. Он пошатнулся.

— О, Завьер! — В ее мелодичном голосе послышалась мольба. — Ты должен сегодня проглотить одного. — Ее ароматное дыхание овеяло ему щеку, ее короткий палец нащупал мешочек на шнурке и вынул его из-под рубахи, и теперь мешочек болтался между ними. — Позволь, я открою тебе секрет.

Она прижалась к нему, и он на мгновение даже с готовностью уступил ее настоянию и выслушал:

— Пята куда лучше мотылька!

«Если увидишь ее призрак, убей его, Завьер! — Так наказала ему теща. — Обещай!» Но Найя не вернулась ради спасения. Она исчезла. А он остался в живых. И им овладел голод.

— Кто нас кормит? — однажды спросил он у Дез’ре.

Когда он взял пяту, та стала корчиться в его руке. Он съежился от стыда.

Пушечное ядро отступила на шаг. Ее розовые глаза широко раскрылись, и она принялась похлопывать себя ладонями по грудям. Изо рта по подбородку струилась слюна.

* * *