Один год

- Так вот знай. И байки про этого гада лучше не рассказывай.

- А он верно гад? Может, как и у меня, судьба поломатая?

- У него не "поломатая", - передразнил Лапшин. - У него, Алеша, своя судьба. Своя.

И такая спокойная, такая уверенная и ничем не поколебимая ненависть прозвучала в этой короткой фразе Лапшина, что Жмакин даже голову втянул в плечи и замолчал надолго. Молчал и Иван Михайлович. Яркое весеннее солнце пекло им лица, от доброго пьянящего воздуха клонило ко сну. Уже набухли почки, крепко пахло землей, молодой березой...

- Что ж, давай съездим, - сказал Лапшин, - тебе полезно по улицам проехаться, хорошо для здоровья...

- Ох, об моем здоровье у всего вашего Управления одно только и есть беспокойство, - сказал Жмакин. - Ночи не спите, включая самого товарища Баландина.

- Может, и не спим, - усмехнувшись чему-то, ответил Лапшин. - Кто нас, Жмакин, знает, мы люди секретные...

У ворот больницы стояла машина. Жмакина выпустили беспрепятственно, неловко ему было только, что позабыл переодеться, так в спецовке и сел рядом с Лапшиным. Иван Михайлович, крякнув, захлопнул дверцу, вывернул руль, машина двинулась, разбрызгивая сияющие весенние лужи.

- Для чего вы меня везете? - спросил Жмакин.

- Для одной встречи.

- Подходики, - сказал Жмакин. - Все вы ко мне подходите. Кабы еще молодой, а то слава богу.

- Прожита жизнь?

- Не надо ко мне подходить, - жалобно заговорил Жмакин. - Честное слово, товарищ начальник, не надо. Я больной человек, психованный, нахожусь на излечении, самоубийство со мной было, чего вы меня тревожите? Папироски, лимончики, беседы. В тюрьму так в тюрьму. Воспитание ребенка. Я не ребенок! Я - жулик! Правильно?

- Правильно! - сказал Лапшин.

В Управлении он своим ключом отпер дверь кабинета, аккуратно повесил плащ на распялку, сдвинул кобуру назад, собрал со стола все бумаги и уложил их в сейф. Взглядом Жмакин следил за ним, ожидая подвоха. Лапшин подмигнул ему и сказал весело:

- Ладно, Алеха, не сердись, печенка лопнет.

Засмеялся и позвонил. Косолапо ступая, вошел огромный Криничный, мельком взглянул на Жмакина, подал Лапшину записку. Иван Михайлович прочитал и велел:

- Когда пообедает - сюда. А нам распорядись, сделай одолжение, чаю. И бутербродиков, что ли? На всех троих. Будем мы тут чай пить. Будешь, Алексей, со мной чай пить, или оно тоже подходцы?

- Буду! - веселея, сказал Жмакин.

Криничный вышел. Лапшин велел Жмакину сесть рядом с собой. Алексей покорно сел. Его немножко лихорадило от предчувствия чего-то удивительного, небывалого еще в жизни. И лицо горело, и сердце колотилось. Лапшин задумался, потирая щеки ладонями, большое, свежее лицо его стало грустным. Тикали часы в деревянной оправе. Под большим зеркальным стеклом на сукне стола были разложены фотографии - незнакомые, суровые военные люди.

- Это дружки мои, - словно самому себе, сказал Лапшин. - Никого уже в живых не осталось. Боевые дружки, не штатские. Эх, войны, Алеша, войнишки, вот повоюешь - узнаешь, где люди познаются...

И он с серьезным вниманием, несколько даже по-детски, склонил голову к фотографиям. Жмакин тоже глядел, чувствуя неподалеку от себя широкое, жиреющее плечо Лапшина.

- Вишь, сколько их у меня, дружков...

Но Жмакин уже не видел их.

Он смотрел на дверь, в которой, словно в большой раме, стояла маленькая, рыженькая. Неля, почти не изменившаяся с тех дней, та Неля, из-за которой все и случилось, та Неля, которую не вызвали в суд потому, что она уехала, убежала, испугавшись братьев Невзоровых...

- Алеша! - прижимая руки к груди, сначала негромко, потом громче сказала она. - Алеша! Алешенька!

Лапшин сбоку своими яркими глазами смотрел на него: Жмакин медленно, словно не веря себе, поднялся. Иван Михайлович стиснул его локоть - худой локоть больного человека - своей большой рукой. Он, казалось, не заметил и руки Лапшина. Он смотрел, вытягивая шею, не веря своим глазам. Его трясло, било, он рванулся, но Иван Михайлович с мягкой силой удержал худой локоть в своей руке. Тогда Неля крикнула:

- Алеша, прости, прости меня, это мама меня увезла, она Глебки боялась, он сказал, что зарежет меня насмерть, если я хоть что-нибудь... Алеша, я на колени встану, Алешенька, я только потом разобралась и поняла, от меня они скрывали, что ты в тюрьме...

Он ничего не говорил, только вытягивал шею. Он не рвался больше. Зеленые бешеные его глаза погасли, затем в них заиграл какой-то новый, горячий свет. И, перекрывая ее крики своим сиплым, страшноватым сейчас голосом, Жмакин спросил:

- Не верещи! Ты сама приехала? Сама так решила? Сама меня нашла?

- Нет, - сквозь слезы ответила Неля. - Это они меня нашли, вот эти работники милиции. Они ко мне в Киев приехали. И тогда, - быстрее заговорила она, - тогда мы с мужем решили, что так невозможно, что нужно скорее, и он мне дал сколько угодно денег, я прилетела на аэроплане, я на свои деньги, Алеша, прилетела, и я все подтвержу, потому что они разоблачены - эти мерзавцы, я все сделаю, все, и присягу...