Один год

- Газета - это привычка, - говорил он. - Если я имею привычку, то мне невозможно без нее. И, несмотря на различные обстоятельства моей жизни, я без газеты как без рук...

Старик согласился, что без газеты трудно.

А Жмакин уже рассказывал о том, что читал. Например, немцы сообщали, что Польша готовится к завоеванию Восточной Пруссии, Померании и Силезии, что ими вывезено в Германию чехословацкое золото и что...

Здесь Алексей помедлил, а погодя воскликнул:

- Это да! Это - Юра! Это - работа!

- Какой такой Юра? - заинтересовался Никанор Никитич.

- Юра Поляков, ну это да!

Бледное лицо Жмакина порозовело, глаза весело заблестели, и голосом, исполненным восторга и завистливого восхищения, он прочитал заметку о некоем ловком воре Полякове, который, "используя симпатии, которыми у нас пользуются летчики", завязывал знакомства, а потом обкрадывал свои жертвы, среди которых оказались: писатель Евгений Петров...

- Это, знаете, который "Золотой теленок", который про Остапа Бендера написал, - прервал свое чтение Жмакин. - Ну что вы скажете? Этот же Юрка нормальный щипач, я же его прекрасно знаю, мы с ним даже корешки, и вот вошел в историю...

И Жмакин прочитал про то, как Поляков обокрал артиста Ханова, кинорежиссера Фрезе и многих других.

- Ах ты, Юрка-Юрец! - бормотал Алексей. - Это надо же... Дружок-корешок, можно сказать...

Старик нисколько не удивился, и это немножко раздражило Жмакина. Он шел сюда размягченным, смаргивая слезы с ресниц, и ждал, что тут встретят его по-особенному, а ничего трогательного не происходило - сиди теперь, как попка, с этой мымрой в пенсне и молчи, когда охота разговаривать, петь и выпить даже хочется по случаю начала новой, светлой жизни.

- Может, выпьем по малости? - спросил Жмакин.

Но Никанор Никитич даже испугался:

- Что вы! - замахал он сухими руками. - Ни в коем случае!

- Запрещается?

- Но я же ал-ко-го-лик! - воскликнул Головин. - Именно поэтому Егор Тарасович меня здесь и поселил. Я - запойный, - пояснил Никанор Никитич, - у меня тяжелейшие запои, и это наследственное. Это - болезнь. Понимаете?

- Хорошенькое дело!

- Вот именно - хорошенькое дело! Меня отовсюду совершенно справедливо выгоняли, и я главным образом проводил жизнь в больницах, а товарищ Пилипчук подобрал меня и поселил вот тут. Я и работаю, и не пью, за исключением редчайших теперь припадков...

Старик рассказывал про себя долго и немножко испуганно, как бы даже осуждая свою жизнь и ужасаясь всему, что он испытал, а Жмакин слушал, сердился и наконец не выдержал:

- Если в записке не написано, - сказал он, - то я вам должен объяснить, кто я такой в прошлом: я вор-профессионал. Много лет воровал. Теперь кончено, крышка, завязано. Буду в люди пробиваться, как вы, например, пробились. Это я вам сказал, чтобы вы не думали, будто я скрываю. И выпить тоже крышка. Нынче хвачу последний раз. Как-никак, на пороге новой жизни. Не верите?

- Почему же, вы пейте, - с тоской в голосе сказал Никанор Никитич, это ваше дело. Но Егор Тарасович категорически запретил на территории автобазы вообще...

- А мне вообще наплевать! - перебил Алексей и ударом ладони вышиб из бутылки пробку. - Мне никто не указчик. Запретил!

Он открыл шпроты, наломал халу и, взяв с полки стакан, выпил одним махом больше половины. Никанор Никитич смотрел на него брезгливо.

- Может, примете немножко, папаша? - осведомился Жмакин. - Со знакомством!

Никанор Никитич отказался, объяснив, что когда он "не в этом состоянии", то даже смотреть ему неприятно на пьющих.

- Ну, тогда будьте здоровы!

- Пейте на здоровье.

- А вы что именно здесь делаете? - спросил Жмакин.

- То есть как что? Я - инженер. Я же назвал вам свою фамилию - Головин. Занимаюсь, преподаю, помогаю. У нас очень много народу учится. И вы, несомненно, станете моим учеником.

- Возможно! - согласился Алексей. Ему опять захотелось удивить старика, явиться перед ним необычайным человеком. - А я одного крупного бандита недавно сам лично повязал и представил уголовному розыску в упакованном виде. Кореш мой...

- Что значит "кореш"?

- Вроде приятеля. Мы с ним в заключении встречались. Кличка "Корнюха". Гад большой руки. Людей, понимаете, стал убивать, собака.

- Ай-яй-яй! - задумчиво удивился старик.

- Повязал к черту с риском для своей молодой жизни. У него два пистолета было, а я голый и босый, с одним только своим мужеством. Можете себе представить? Конечно, есть такие, что думают, будто я ссучился, но мне наплевать. Я знаю, ссучился я или нет...

- Простите, а что такое "ссучился"? - опять не понял Никанор Никитич.

Жмакин объяснил.

- Так, так, - сказал старик. - Значит, это ваш специфический жаргон?

- Ага! - моргая, согласился Жмакин. - Спе-ке-спе-цефикетский... - Он немножко запутался, но вышел из положения, спросив: - Желаете, я спою?

- Пожалуйста, буду вам очень благодарен, - заваривая кофе, вежливо попросил Головин.

- Нет, не стоит. Я лучше еще выпью. Вам, как алкоголику, не надо, а мне еще можно. Я еще не алкоголик, я - выпиваю. Выпью и лягу. Интересно в часовне небось спать. Вроде - мертвец. Покойничков сюда раньше клали на ночь, а теперь мы с вами...