Один Христос. Два христианства

Таким образом, о. Ментьер разделяет значительную часть православного учения о Спасении. Это само по себе уже большой шаг вперед. И если это объяснение тайны нашего спасения его не вполне устраивает, то виной тому вовсе не рационализм. Он принимает это учение безоговорочно, но выражение «в какой-то степени» говорит о том, что он с ним все же не вполне солидарен. Он готов с ним согласиться, но беда в том, что он им не удовлетворяется. Ему кажется, что учение это следует дополнить, поскольку «оно недостаточно ясно дает понять, что центральное место в нашем спасении занимает именно Крест Христов». Обращаю ваше внимание на маниакальное стремление западных богословов свести роль Христа как Спасителя к Крестной жертве, в то время как для богословов Востока не только Страсти Христовы, но и вся жизнь его являются действенным инструментом спасения каждого из нас. Дело в том, что с православной точки зрения единство человечества Христова со всеми людьми и с каждым в отдельности не статично, а динамично. Самой жизнью своей, всей жизнью в целом, а не одной Крестной смертью, Христос таинственно, но реально действует в жизни каждого человека, сообщает каждому из нас динамизм любви, на которую мы были без него не способны. Вот та сторона святоотеческого православного богословия, которой не хватило О. Ментьеру. Для него грех – это по-прежнему оскорбление, нанесенное Богу. Утверждать, будто Отец не мог избавить от страданий своего Сына, потому что «справедливый порядок» необходимо было восстановить любой ценой, значит предполагать наличие некоего космического равновесия, нарушать которое сам Бог не вправе. Это полностью изменяет смысл Страстей Христовых и позволяет оставить чудовищный образ Бога, требующего ради собственного удовлетворения принести Ему в жертву Его Сына. Но откуда берется это Правосудие, избежать которого не властен сам Бог? «Своей любовью (невидимой жертвой) Христос заслужил нам расположение Божества. Своими страданиями (видимой жертвой) Христос удовлетворил справедливость и восстановил ее царство». Процитируем этого современного богослова далее: «Искупление должно содержать элемент карательный и элемент нравственный. Страдания Христа представляют собой карательный элемент искупления, а добродетели Христа – его нравственный элемент».[143] Страсти приносятся в качестве удовлетворения не Богу, а «справедливости»! Так или иначе, автор отходит здесь от Фомы Аквинского, у которого об удовлетворении, которое причитается Справедливости, речи нет. Ментьер ссылается здесь на римское право, которое при определении нанесенного проступком ущерба принимало во внимание не только серьезность оскорбления, но и социальный ранг потерпевшего. «Грех есть бесконечное оскорбление, поскольку он покушается на бесконечное достоинство Бога. Поэтому для возмещения его необходимо предоставление потерпевшей стороне какого-либо бесконечного блага». Здесь автор нового богословского синтеза возвращается к идеям Св. Фомы, который смягчает идею оскорбления, объясняя, что оскорбляет Бога то зло, которое мы причиняем самим себе. Таким образом, продолжает о. Ментьер, «Искупление должно содержать как карательный, так и нравственный элемент. Страдания Христовы представляют собой карательный элемент, а Его добродетельный – нравственный элемент искупления… Своей любовью (невидимой жертвой) Христос заслуживает нам честь быть друзьями Божиими. Своими страданиями (видимой жертвой) Христос удовлетворяет справедливость и восстанавливает ее порядок».[144] Но кому это удовлетворение причитается? И что этот «справедливый порядок» собой представляет? В конечном счете, автор приходит к схеме, мало чем отличающейся от прежней, столь же пугающей и неприемлемой (к счастью) для большинства наших современников, а для христиан восточной традиции и подавно.