Один Христос. Два христианства

В 2001 г. о. Молинье, доминиканец, опубликовал в одном коллективном сборнике важное исследование о смысле Страстей Христовых под заглавием Искупление или Милосердие Божие в отношении к грешнику.[134] В сборник вошли работы двадцати одного автора, явно не слишком возмущенных присутствием среди них о. Молинье, поскольку все они согласились опубликоваться с ним под одной обложкой. Предисловие к сборнику написал кардинал Андре-Мютьен Леонар, архиепископ Малина-Брюсселя. Прекрасная работа о. Молинье отлично вписывается в рамки традиционного богословия: автор твердо отстаивает учение о первородном грехе, вполне соответствующее последнему катехизису: «Грех передается путем рождения – вот о чем бесспорно учит догмат и что святые никогда не оспаривали».[135] Верен автор и учению католической Церкви об аде и вечных «невыносимых» муках.

Отец Молинье поступает так же, как и Бенедикт XVI. Не опровергая объяснения тайны искупления, сформулированного в Катехизисе, он предлагает и свое: «Что касается самого Иисуса Христа, то главная тайна состоит в том, что смертный приговор тяготеет над ним в большей степени, чем над любым другим человеком: «Он принял кару, которая тяготела над нами». Это наказание было преображено для Него, но оно не стало от этого легче. Христос умер человеческой смертью в силу произнесенного над человеком в книге Бытия приговора, но он умер также, и по преимуществу, от любви в силу искупительной Милости, чьим Воплощением Он был и останется навсегда».[136] О. Молинье идет, как мы видим, по стопам Бенедикта XVI. Но для него Христос не приносит свое страдание Отцу, как если бы наши грехи оскорбляли только Отца: с его точки зрения, «грех отзывается на Троичной жизни, так как Бог любовью своей через тело Христово делается ему причастен». У Бенедикта XVI страдание Сына разделяется Пресвятой Троицей (хотя он, как это водится у Христиан Запада, о Святом Духе не упоминает ни словом!). У Отца Молинье, Троица испытывает последствия греха. В обеих этих, очень разных, схемах, идея принесения Сына в жертву Отцу не имеет больше никакого смысла. Традиционного учения об искуплении оба богослова благополучно избегают, делая его невозможным.

Однако оба они оказываются перед очень серьезной проблемой. Согласно классическому представлению, мы спасаемся потому, что Бог нас прощает. Целью страданий Христовых и Его крестной смерти было стяжать для нас это прощение. Именно в этом состояла их роль. Как ни чудовищно было это учение, представлявшее Бога тупым и жестоким чудовищем, в нем была, по крайней мере, своя внятная логика. Ратцингер, как и о. Молинье, о прощении, дарованном нам Отцом в силу наказания, понесенного за нас Сыном, не пишет. Однако оба они по-прежнему говорят о необходимости «наказания». Но зачем оно теперь нужно? Почему это «наказание», это страдание и смерть оказываются для нас спасительными? Никакого объяснения нам авторы не предлагают. В независимой от богословия области гражданского права юристы до сих пор спорят о том, насколько существующая пенитенциарная система способствует исправлению преступников. Причем рассуждают они о наказаниях, которые преступники несут вовсе не добровольно. Тогда как в таинстве крестной смерти речь идет о наказании невиновного. Утверждать, будто понесенное Христом наказание оказывает на действительных виновников спасительное воздействие, уже нельзя – эта очевидная и общепринятая некогда истина теперь нуждается в пояснениях. Почему? Каким образом? Даже механизм «индульгенций», за который последние папы так прочно держались, предполагает, что прощение даруется ввиду Христовых «заслуг» – хотя от получающего это прощение и требуется какое-то минимальное сотрудничество: он должен, к примеру, регулярно молиться в одной и той же церкви по определенным дням. Трудно поверить, что это способно обратить грешника и наставить его на путь истинный. И если говорится о «полной индульгенции», распространяющейся на все грехи, какими бы тяжкими они ни были, совершенными на протяжении целой жизни, цена большой не покажется!

Многие психологи уверяют нас, что исправляет преступников не столько наказание, сколько перевоспитание. Но соглашаясь с ними, мы оставляем привычный для Запада образ мыслей и вступаем на совершенно иной путь, сближаясь с богословием греческих отцов и православия в целом. Теперь нам предстоит объяснить, почему не только смерть, но и жизнь Христа непосредственно, по ту сторону времени и пространства, вошла в жизнь всех людей, преобразуя ее, как дрожжи преобразуют тесто. Я уже показал в другой своей работе, какое объяснение этому предложило восточное христианство, каким образом наши западные мистики подтвердили его на опыте и как современная наука позволяет нам удостовериться в том, что прозрения христиан Востока были не такими безумными, какими представлялись они нашему рационалистскому богословию.[137]