Случай этого богослова особенно интересен, поскольку он проделал значительную часть того пути, который позволил бы ему вернуться к традиционному богословию, разделяемому всем христианским Востоком. И все же он, как и Второй Ватиканский Собор, остановился на полпути. «Сын Божий каким-то образом соединился с каждым человеком», – пишет он. Хотя каким именно, он не уточняет. Этим он словно дает христианам Востока понять, что он их единомышленник, но этот дружеский жест в их сторону не отменяет существующей между ними дистанции. Разумеется, это лучше, чем переписывать греческих отцов, заменяя, вслед за большинством переводчиков «Он несет нас в Себе» на «Он представительствует за всех нас» и подменяя тем самым онтологические, пусть таинственные, но реальные отношения (Он несет нас в Себе) отношениями юридическими, виртуальными (Он представительствует за нас). Формула Ватиканского Собора, принятая о. Ментьером, немного сближается с восточной традицией. Но ни Второй Ватиканский Собор, ни о. Ментьер, так и не смогли перейти от этой смутной интуиции к той твердой вере в невидимую, но совершенно конкретную реальность, которую исповедуют христиане Востока. Они так и не смогли понять, что Воплощение Христово подобно частице дрожжей, которая квасит все тесто. Христос абсолютно конкретным образом соединяется с каждым человеком, будь то крещеным или некрещеным, беря на Себя его искушения, деля с ним его испытания и сообщая ему, если грешный человек этого пожелает, всю силу любви, на которую способен Он сам. Речь больше не идет о совершении какого бы то ни было «правосудия». Страдания Христа, притом не одни лишь крестные муки, но страдания всей его жизни, получают совершенно иной смысл. Как неустанно повторяют греческие отцы, своей усталостью Он освящает нашу усталость, своими слезами – наши слезы, своим страхом – все наши страхи, вплоть до испытанного всеми грешниками ужаса богооставленности: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» И это не просто литературные метафоры. Согласно всей восточной традиции, то, что переживает Христос в каждом из нас, оказывает на нас, словно некое излучение, таинственное, но конкретное, вполне реальное действие. Пускай эти слова о лучах покажутся нашим западным рационалистам чрезмерно темными, но они ясно дают понять, что спасая нас, Господь не просто стирает наши «прегрешения» как смахивают тряпкой слой пыли. Чтобы стать причастниками любви Божией, мы должны внутренне преобразиться, войти в гармонию с ней – в этом и заключается таинственное дело, которое вершится Христом в каждом из нас. Авторы нового катехизиса прекрасно почувствовали, что одного прощения Божия недостаточно, что с нашей стороны необходимо внутреннее преображение. В результате они приходят к следующей красивой формуле: (Вера) «сообразует нас с праведностью Божией, которая соделывает нас внутренне праведными силой своего милосердия» (§ 1992). При всем моем преклонении перед милосердием Божиим, я не могу не заметить, что подобная формула создает впечатление, будто Господь Бог преображает нас словно по мановению волшебной палочки, как добрая фея, обращающая тыкву в карету. Подобное объяснение просто несерьезно! Я согласен с восточными богословами в том, что способ, которым Христос просвещает нас остается таинственным, но внутреннее преображение, которое благодаря ему совершается, немыслимо без нашего собственного участия. Действие «милосердия Божия», о котором нам говорит Катехизис, тоже таинственно, но оно ничего не объясняет, оно носит магический характер. Подобие восточного учения о действии в нас Христа можно найти на Западе лишь в богословском учении о благодати. Но благодать, согласно ему, дается извне, она подобна инъекции. К «освящающей благодати» можно добавить дозу «предваряющей благодати», немного «достаточной благодати», и так далее… Однажды, просматривая наиболее авторитетные сочинения на эту тему, я насчитал ее, этой благодати, семнадцать различных видов! Причем все они были «заслужены» для нас лишь страданием и смертью Христа. Мы снова, как видите, остаемся в рамках традиционного богословия с его ужасами!