Один Христос. Два христианства

Именно это и именуют в восточной традиции «кеносисом» – слово, которое мы находим у апостола Павла, в Послании к Филиппийцам (2, 5-11). «Ибо в нас должны быть те же чувствования, что и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но опорожнил себя самого, приняв образ раба…» Иерусалимская Библия передает это место иначе: «Он уничижил Себя самого…», но этот перевод является интерпретацией. Использованный в оригинале глагол буквально означает «опорожнять». Нельзя уничижить себя от чего-то, а опорожнить можно. Итак, «Он опорожнил себя…». По-гречески «ékénôsén» – глагол, которому соответствует существительное «kénôsis», буквально: опорожнение. По-французски его часто не переводят, оставляя греческое слово: кеносис. Суть в том, что Христос, даже воплощенный, мог бы, будучи Богом, наслаждаться по человечеству божественной славой, но «опорожнил» себя от этой славы, чтобы усвоить себе наше рабское состояние, нашу смертную и страдающую природу.

Этот важнейший текст на Западе и Востоке понимают совершенно по-разному. Границы этой работы не позволяют мне повторить все, о чем я подробно написал в своей книге Св. Павел, мистическое свидетельство.[172]

Дом Андре Луф переживал это действие Бога в нас почти физически, как Его присутствие. Но он приписывает его Духу, полученному в таинстве Крещения, делая это присутствие привилегией принявших это таинство. Православная богословская традиция, воплощенная в догмате о нашем единосущии Христу в Его человеческой природе, видит в нем, напротив, следствие Воплощения, которое действенно во всем человечестве всегда и повсюду, независимо от Крещения. Мейстер Экхарт ощущал то же самое. Святой для него, как и Христос, содержит в себе весь человеческий род, и даже все твари. Я приведу вам отрывок из Дома Луфа, откуда ясно, как переживает он это присутствие: «Этот Дух – это Дух, который всегда пребывает в молитве, который вопиет непрерывно в наших сердцах: „Авва, Отче“. Это подлинное сокровище, поистине неслыханное, которое несет в глубине своего существа, зачастую не зная этого, каждый христианин. Христианин в глубине души всегда, пусть безотчетно, творит молитву. Точнее, молитву эту совершает в нем Святой Дух».[173] Дом Луф описывает здесь одну из степеней «молитвы Иисусовой», той простейшей молитвы «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного», которую можно произносить по-разному, иногда просто сводя ее к призванию имени «Иисус». В результате долгого повторения, она начинает совершаться в нас постоянно, даже во сне.

Августин Делаж, известный под именем Роберт де Ланжак, описывает это присутствие, а точнее, это медленное проникновение Бога в душу человека следующими словами: «Чем дольше длится молитва, тем явственнее становится ощущение Божия совершенства. Это нарастающее ощущение, порой прерывающееся, но затем нарастающее новыми, каждый раз более сильными и поднимающимися из глубин волнами. Нет ничего более впечатляющего, чем это тихое возрастание божественной силы, исходящей из самых глубин души и простирающейся до области, граничащей с чувственным миром».[174]

Некоторые западные патрологи поняли, наконец, подлинную суть созданного греческими отцами богословского синтеза, точно так же, как понял ее о. Орфанитский. Но понять мысль отцов еще не значит принять ее. Так, в конце XIX столетия Ричль, и Гарнак в особенности, прекрасно поняли мысль отцов Церкви.[175] Но уже в начале ХХ века о. Тиксерон, автор знаменитой Истории догматов, рассмотрев учение греческих отцов, счел его неприемлемым: «Афанасий порою выражается так, словно человеческая природа Христа не является индивидуальной, а включает в себя все человечество. Перед нами явное злоупотребление языком платоновской философии, еще более заметное у Св. Григория Нисского».[176] В 1935 году о. Пьер Малеве, опираясь прежде всего на тексты Св. Григория Нисского и Св. Кирилла Александрийского, показал, что для греческих отцов наша человеческая природа была во Христе «идеальной и нумерически единой реальностью, имманентной каждому человеческому индивиду во всей своей неделимой и не допускающей умножения полноте».[177] Уже в 1937 году о. де Любак обратил внимание на эту сторону святоотеческой мысли и сделал обширную подборку убедительно иллюстрирующих ее текстов. Отец Л. Буйе, ораторианец, очень критично относившийся к средневековой схоластике и барочной литургии, серьезно изучал Св. Афанасия и хорошо понял суть его мысли: «Христиане и Христос представляют собой одно существо. Церковь (возрожденное человечество) является телом Христовым в том вполне реалистичном смысле, в котором говорит об этом апостол Павел. Пока мы не поняли этого, богословие Афанасия так и будет казаться нам чудовищной нелепостью».[178]