Итак, я понял греческих отцов правильно! Не зная ни Орфанитского, ни Ладомерского, я сумел их прочесть с непредвзятым, не зашоренным западным богословием взглядом. Более того, богословие это уже в то время внушало мне такой ужас, что я начал искать ему какую-нибудь альтернативу. Чтение и изучение западных мистиков сыграло для меня важнейшую роль. Великие богословы христианского Востока проделали блестящую теоретическую работу, и тем не менее, их труды остаются всего-навсего богословием – они почти ничего не говорят о личном опыте авторов. Западные мистики, напротив, делятся в первую очередь своим личным опытом, и опыт этот подтверждает построения богословов Востока. В своей книге «
Я не уверен, что современным патрологам и богословам удалось исправить положение дел. Должен вновь отметить, что в многочисленных переводах греческих отцов на французский язык такие выражения как «Он всех нас несет в себе» неизменно переводятся как «Он представлял Собою нас всех». Перед нами еще один пример той слепоты, что проявил Ладомерский по отношению к текстам Орфанитского.
Все подобные переводчики самонадеянно убеждены в том, что единственный правильный способ мыслить это их собственный. Они не то что отвергают традиционные представления греческих и восточных отцов – нет, они их просто не видят
! Им и в головы не приходит, что богословствовать можно иначе, нежели это делают они сами. А когда им случается с этим столкнуться, они списывают все на своеобразие изучаемого ими автора, не отдавая себе отчета в том, что своеобразие это разделяют все греческие отцы. Об этом я тоже говорю подробно в книгеПодтверждение своим словам я нашел в грандиозной работе о. Мишеля Феду, иезуита, блестящего патролога и историка, исследовавшего постепенное формирование догматов о Троице и Воплощении. Это труд всей его жизни, три тома, ошеломляющие эрудицией автора. Его главной темой не является, как в этой главе, тайна нашего Искупления. Он старается тщательно, в историческом контексте проследить все споры вокруг двух природ Христа и соединения их в одной ипостаси. Споры эти тянулись веками, и в них оказались задействованы самые разные направления мысли. В ходе своих глубоких изысканий он нередко встречает у самых различных авторов утверждения, которые подтверждают, что у латинян учение о принесении в жертву Сына по требованию Отца действительно было общепринятым богословием искупления. Он не придает этому особенного значения уже потому, что богословие искупления не является его темой, но и потому, конечно, что все эти тексты в полной мере соответствуют общепринятым представлениям о западном богословии с момента его зарождения. Очень возможно, что и сам о. Феду это богословие разделяет. У богословов Востока он ничего подобного не нашел, и это его нисколько не удивляет. Он на это просто не обращает внимания. Зато он обнаружил у богословов Востока тексты, соответствующие другому богословскому объяснению Искупления – объяснению, исходящему из второй части Халкидонско-Константинопольского догмата. Эти тексты также нисколько его не удивили, и он не заострял на них внимания. И дело, опять же, не в том, что труд его не об этом, а в том, что вторая часть провозглашенного на Халкидоне догмата не имеет для него ценности – она для него по попросту не существует! Но он не просто историк догматики, он современный нам богослов, и его позиция отражает отношение сегодняшних богословов Запада к догмату вселенской Церкви.