Одиннадцатый цикл

– А если они не согласятся? – осторожно подобрала она слова.

– Согласятся.

– Нора…

– Они обязаны! – крикнула я так, что горло свело от боли, и метнула взгляд на Далилу, пленяя ее внимание. На глаза навернулись слезы. – Обязаны… – повторила я тише, мягче.

Она решила сменить тему.

– Нора, скажи, а кто на тебя напал?

Я помолчала. Она ждала ответа.

– Прости, совсем ничего не помню, – солгала я.

И вот он снова вспыхнул – этот яростный, неистовый гнев, это ревущее пламя, с новой силой. Если кто-то и должен мстить за случившееся, то лишь я сама.

Момент для извинений тем временем ускользнул.

* * *

Прибыв во дворец Ностраци – практически чудо света, непревзойденное в роскоши и архитектурном изяществе, – я позволила Далиле вкатить себя внутрь.

Нас свободно и без лишних слов сопроводили по коридорам и велели подождать в пустой приемной.

Все здесь дышало аристократизмом. Изгибы шкафов покрывала позолота, пол устилали богатые ковры с затейливыми орнаментами, стены под сводчатым потолком украшала лепнина, а окна от пола до потолка были прикрыты струящимися атласными занавесками.

Вскоре к нам вышел Иеварус в облачении цвета слоновой кости с едва различимой вышивкой – она тянулась по всей длине ниспадающей драпированной ткани, и ее узор повествовал о деяниях Владык.

Далила была права. Иеварус оказался самым необычным, самым фантастическим созданием на моей памяти. Эти жемчужные глаза, длинные и ровные пряди серебряных волос, девственно-чистое лицо с тонкими бесполыми чертами…

– Далила. Ты пришла научить меня состраданию? – монотонно спросило Семя.

– Нет, Иеварус. Я хочу тебя кое с кем познакомить. – Она подвезла меня. – Это Нора.

Вдруг громадное создание нависло надо мной и вытянуло руку.

– Иеварус, не нужно.

Семя поморгало, не обнаруживая и тени чувств.

– Но ты же говорила, что люди так здороваются.

– Да, но у Норы нет рук, так что…

– Трясти она все равно может.

Вновь наклонившись, Иеварус бережно, как бабочку за крылья, взял меня за левую культю и потряс.

Сердце на миг затрепетало. Казалось бы, это такой пустяк, необязательный и незначительный жест, но для меня он имел особенную важность.

Если говорить, то сейчас – однако обратиться к Семени оказалось куда волнительнее, чем я думала.

– Иеварус, дитя Верховного Владыки. Молю, позволь примкнуть к тебе и стать твоей частицей.

Разумеется, опустилась тяжкая, удушливая тишина. Какая я дура. Иеварус сейчас скажет, что калеке не быть воином, а раз так, то какой ему от меня прок?

– Чему ты можешь меня научить? – спросил он.

Я задумалась.

– Я буду за тебя сражаться, научу всему, что пожелаешь.

Семя надолго умолкло. Под его пытливым взглядом становилось не по себе.

Далила подалась ко мне и прошептала на ухо:

– Он хочет знать, какое чувство ты воплотишь.

Что? Какое чувство? Я ведь об этом и не задумывалась – так одержима была целью вернуть утраченное тело.

– Я воплощу любое чувство, какое захочешь, лишь бы стать нормальной.

– Не понимаю, – наконец нарушил он молчание. – Что значит нормальной?

– Нора недавно лишилась рук и ног, – напомнила Далила.

Одиннадцатое Семя задумалось.

– Вот как. Но для меня она остается нормальной даже без рук и ног.

Иеварус достал из кармана спрятанный круглый медальон и поднес ко мне. Поначалу его выпуклая стеклянная поверхность переливалась разными цветами, но затем стала пунцовой, как сам гнев.

– Нет, – рассек Иеварус роковое мгновение. – У меня уже есть ярость.

Он убрал медальон и уже засобирался прочь, будто разговор выеденного яйца не стоит.

– Стоять! – заорала я.

Нельзя его отпускать. Уйдет Семя, и прощай единственная надежда вновь стать человеком.

– Тебе нечего предложить, – сказал Иеварус.

– Да плевать! – Я подалась вперед, насколько хватило ремня вокруг груди. Жилы на шее натянулись. – Не оставляй меня такой! Я на все готова, только помоги! Дай мне руки, буду драться, ноги – бегать! Что угодно сделаю!

Мой крик нимало его не напугал. Иеварус косился в ответ, и под взглядом его молочных глаз я чувствовала себя букашкой – но хотя бы не видела в них жалости. Они принадлежали созданию, не зажатому в рамки человеческих суждений.

Угли внутри все сильнее раскалялись, и я ерзала в кресле, испепеляя Семя взглядом, но оно все так же хранило непоколебимое спокойствие.

– Мне наплевать, что ярость у тебя уже есть! Я стану твоей частицей!

Он глядел свысока.

– Ты мне не нужна.

– Пусть будет надеждой! – вдруг встряла в разговор Далила.

– Не лезь! – крикнула я, но она не послушала.

– Пусть Нора воплотит надежду.

Иеварус явно не улавливал сути.

– Но медальон показал ярость.

Далила подошла к Семени и потянула его за полу одеяния, заглядывая в лицо.

– Пойми кое-что, Иеварус. Люди – существа сложные. И чувства сложны. Ты видишь только цвет в кулоне, но всех переживаний ему не выразить. Нора утратила то, что помогало ей быть собой, и теперь стремится это возвратить. Хочет верить, что даже после такой трагической случайности жизнь продолжается.

На миг Иеваруса застигло глубокомысленное молчание.

– Ведь не этому ли учит притча об Игуре? – дожимала она. – Как возродить себя из осколков?